Борис Соколов. Солнечное окно Уильяма Тернера

 

Уильям Тернер. Парк в Петуорте

Зимняя выставка Пушкинского музея возвращает тех, кто постарше, в эпоху торжественных экспозиций. Каждая из них была окном в Европу – правда, в Европу давно исчезнувшую и не наводящую на злободневные сравнения. Мне выставка Уильяма Тернера, состоявшаяся в 1975 году, запомнилась ошеломляющим световым и небесным шумом, - шумом, возведенным в ранг исполинского полотна. Золотой пожар вселенского заката, облачные тона Венеции и Лондона, буйствующие так же умело и талантливо, как Эдмунд Кин, играющий безумие Отелло.

Тогда казалось, что настоящий Тернер – это именно гигантский масштаб, картина величиною в небо. Нынешняя экспозиция построена на собрании Галереи Тейт Бритен – замечательном, но не исчерпывающем. Поэтому у зрителей гораздо больше пищи для размышлений, для изучения пути художника, для сопоставления его живописи и графики. Тернер исторический – так можно было бы назвать выставку, открывшуюся на «главной оси» ГМИИ – большие полотна в Белом зале, графика на галерее.

Экспозиция, проведению которой в период экономической смуты помогли дипломатические цели, заставляет вспомнить о недавней выставке Уистлера в Третьяковской галерее и вообще об «английскости» английского искусства. Оторванная от континентальной культуры, с XVI века питавшаяся достижениями приезжих живописцев, британская школа нашла себя в скрещении свободы и дилетантства. Раскрепощение личности художника, высвобождение стихии красок и воздуха произошло там стремительно, в эпоху, которая для других стран оставалась гармоничным, чинным Просвещением. Президент Королевской Академии и свободный человек Джошуа Рейнолдс открыл галерею у себя дома – Тернер только последовал этому примеру. В характере английских художников, воспитанных придворной средой, навсегда слились романтизм и практичность. Сын московского титулярного советника Павел Федотов всю жизнь страшился безденежья и умер от этого страха. Сын лондонского цирюльника Уильям Тернер создал фабрику своего искусства и в конце жизни мог позволить себе завещать государству целую коллекцию заветных, непродажных картин. Именно их мы и видим сейчас в Москве.

Джозеф Меллорд Уильям Тернер родился в 1775 году. За двадцать лет до этого в той же торговой столичной гуще появился на свет Уильям Блейк, сын торговца трикотажем, читавшего книги Сведенборга. Блейк стал гениальным дилетантом, художником-затворником и ручником, раскрасившем драгоценные экземпляры своих книг. Он – Иоанн Предтеча романтизма, свободного и фантастического искусства XIX столетия. Тернера, давшего в своих картинах свободу природе, называли фантазером «хуже Берлиоза и Гофмана». Однако его историческая миссия – сделать романтический пейзаж модным и престижным, пробить брешь, воздушное солнечное окно в золотом гобелене Просвещения. Ненавистник Тернера Джордж Бомонт назвал его и сподвижников «белыми живописцами» - примерно то же, что прозвище «абстракционист» для советской обстановки. На выставке можно очень хорошо проследить путь Тернера от золота к белизне.

Художнику чрезвычайно повезло с эпохой. Он поступил в Академию четырнадцати лет, в 1789 году. Уже к этому времени он смог впитать дух новой английской культуры – эстетику «прекрасного» и «возвышенного», пейзажную систему Рейнолдса и Гейнсборо, уже созревшую красоту «натуральных» пейзажных парков. Первая его выставочная акварель, показанная и в Москве, изображает сельские угодья имения Чивнинг-парк в Кенте – место действия романа Джейн Остин «Гордость и предубеждение». Весь ранний период его работы проходит между двумя художественными полюсами – живой, большей частью акварельный английский пейзаж и торжественный световой театр картин Лоррена, которого англичане в XVIII веке полюбили настолько, что по-семейному называли просто «Клод». Полотна, построенные на эффектах освещения («Рыбаки в море», 1796), иногда напоминают будущие контрасты Айвазовского, а великолепные архитектурные сцены («Старый Лондонский мост», около 1794; «Лландальфский собор», 1796) отсылают к французской поэзии руин.

В 1802 году европейское перемирие открывает долгожданный путь на юг. Тернера, героя новой эпохи, волнуют не столько долины Италии, сколько героическая роскошь Альп. Он и в Британии искал диких пейзажей и древних руин – предмет пяти его поездок по Уэльсу. Восхищение перед ужасающими красотами гор отражает всеобщую страсть ко всему возвышенному – сиречь свободному и природно дикому, взлелеянную английской культурой предромантической эпохи. Венец этого увлечения – «Снежная буря. Переход Ганнибала через Альпы», выставленная в 1812 году. Рецензент полагал, что здесь слились «нравственность и природа» - сопровождающие стихи Тернера указывали на тяжкий путь Ганнибала к славе и ее угасание на изобильных просторах Италии. Новый Ганнибал в это время вел свою гвардию к Москве…

В отличие от Лоррена, окрашивающего прозрачные сцены мощными аккордами света, Тернер всюду находит английский цветной туман. Он создает пространственные оболочки и цветовые пелены, которые так эффектно свиваются в «Снежной буре», изучает влажные пейзажи старых голландцев, размывает четкие контуры холмов и деревьев в своих акварелях и именно этим путем приходит к романтической незаконченности. Сочетание французской дисциплины и англо-голландской свободы, их оттенки и варианты насыщают все зрелые вещи Тернера. Умелый рекламист, он давал на академические выставки едва набросанные картины, а потом завершал их на глазах у зрителей. Его штудии природы - олени, утки, деревья, его учебные таблицы предельно трезвы и конкретны. Его монохромные листы, предназначенные для гравера, классичны и романтичны одновременно – в них много сходства с «Капризами» Тьеполо. Архитектурные кулисы и фронтальное сияние в «Упадке Карфагена» (1817) близки к эффектам Лоррена, морские сцены с победами британского флота («Вид Трафальгарской битвы», 1806-08) выдают уроки Ван Гойена, а фантастические световые махины напоминают умозрительную мистику Фюзели («Поле Ватерлоо», 1818).

В 1820-е годы наступает период зрелости. К ужасу друзей, полагающих, что Тернер «отравлен цветом», художник преобразует туман и свет в световоздушную и цветовоздушную стихию, ставшую главным открытием его искусства. Представленные на выставке акварели показывают, что картины и рождались в пене цветного света, в серых и белесых пробегах кисти по тональным клавишам. Особенно ценна серия работ, сделанных для владельца известного пейзажного парка Петуорт в Сассексе. Здесь не только акварели, но и знаменитый этюд с оленями, освещенными красноватым, нечистым и волнующим закатным светом. В небольшой картине угадываются пейзажи Коро, Мане и даже Ван Гога.

Высшее достижение Тернера - слияние стихий живописи в единый эмоциональный аккорд. В сравнении с ним мир Уистлера кажется слишком умозрительным, а мир Моне – слишком случайным и зыбким. И недаром старый импрессионист продолжил работу старого романтика – «Пожар Лондонского Парламента» написан в 1834 году, а новый Парламент, охваченный тлеющим пылом рассвета, в 1904-м.

Романтический мир Тернера определил собой многие черты нового искусства. Он стал родоначальником и эмоционального пейзажа, и эффектной ведуты. Первый путь ведет к «вольному воздуху», к импрессионизму всех времен и народов, к высвобождению света и в конечном итоге к духовной живописи Уистлера и Кандинского. Ставка на световой эффект, столь привычная для академического салона, заставляет вспомнить об Айвазовском, Семирадском, Куинджи. Одно дело – освободить стихию, и совсем другое – ей управлять. На грани полной свободы искусства от своего создателя стоят поздние полотна Тернера – на выставке особенно интересен «Цвет и свет» (1843), тем более, что в названии даны отсылки к теории цвета Гете и к образам Творения мира - «Моисей пишет «Бытие»». И еще один урок Тернера мировому искусству новейшего времени – вечное развитие. Подобно Тициану, Моне, Репину он до последних дней пробует и развивается, и его старческий стиль – просветленный, как поздние портреты Рембрандта.

Уильям Блейк, оставивший после себя кипу гениальных листов и стопку волшебных книжек, умирал, распевая христианские гимны. Уильям Тернер, оставивший новую пейзажную традицию и сотни весомых полотен, провел последние годы в мрачном одиночестве. Но каждый открыл свое окно к вечному свету. Его оттенки лежат на лицах сегодняшних зрителей.

© Б.М. Соколов, 2008 г.

Новый Мир искусства, 6/08. С. 50-51