Андрей Болотов. Жизнь и приключения... 6. [Богородицк]

Как нам в cиe лето хотелось побывать в своей деревне и пожить там сколько-нибудь поболее, то, пользуясь помянутою благосклонностью моего командира, выпросил я у него себе дозволение туда съездить, на что он охотно и согласился.
Достопамятно было, что около сего времени, а особливо по отъезде моего начальника, занимался, под руководством моим, сын мой срисовыванием с натуры разных и лучших садовых сцен, притом уже изряднёхонько производил cиe дело не только с великою охотою, но и с отменным успехом, так удивлял самого меня редкою и удивительною его способностью к рисованью с натуры всякого рода положений, мест, а особливо наилучших сцен садовых. Способность его к сему была так велика, что он в состоянии бывал в один день наделывать до десяти скицов таковых картин ландшафтных, которые все он после не только обрисовывал, но вырабатывал их красками, и так хорошо, что я не мог тем довольно налюбоваться, и как таковых картин в короткое время накопилось уже довольно, то и вздумалось нам велеть переплетчику нашему переплесть особливую для сего книгу, в лист величиною, дабы нам все cии садовые картины в нее можно было поместить, что и произвели мы впоследствии времени в самое действие, и составившаяся из всех их нарочитой толщины книга сделалась для всех любопытных зрения и пересматривания достойною. Cия книга цела и хранится у нас и поныне и служит не только памятником тогдашнего его трудолюбия, но и самым монументом садов Богородицких, срисованных во множестве картин в наилучшем их тогдашнем виде.
По наступлении августа месяца, улучив свободное время от работ, ездили мы со всем семейством в свое Дворяниново и прожили в нем до самого сентября месяца, где имел я удовольствие найти все сады свои, а особ- /96/ ливо верхний, обремененными таким множеством плодов, каковых я никогда еще не видывал: все сучья приклонены были тягостью оных до самой земли, и я не мог всем тем довольно налюбоваться и радоваться, что купцы, скупившие у нас сей сад, могли ласкаться получить от него добрый себе прибыток.
Живучи тут недели три, не были мы оба с сыном без дела. Нам восхотелось в ближнем к дому саду сделать реформу и превратить его из регулярного в иррегулярный, или особого рода русско-аглинский, или натурально-прекрасный увеселительный сад. Почему, соображаясь с приобретенным в садах новейшим вкусом, положили мы основание многим переменам и употребляли к тому все праздное время, сколько оставалось оного от угощения приезжающих к нам гостей и от собственных своих по гостям разъездов. В этом во всем и провели мы все cиe время очень весело, и мы так было к тихой и скромной деревенской жизни уже привыкли, что нам не хотелось уже с нею и расстаться.
Наконец наступивший сентябрь месяц принудил нас с любезным Дворяниновым опять расстаться и ехать обратно в Богородицк и подвергать себя новым хлопотам и заботам.
Тут весь сентябрь и октябрь месяц провели мы в мире, тишине и спокойствии. Я занимался по-прежнему множеством разных работ в саду и разъездах по гостям и по волости, по надобностям. Всем остающимся от того свободным временем жертвовал наукам и литеральным и любопытным упражнениям кабинетным. /97/ Т. 4 стлб. 96-97.

Все последующие за сим пять дней протекли у нас в мире и тишине и без всякой тревоги и беспокойства. В оные занимался я опять садовыми работами: по сделанной однажды уже привычке к оным и к увеселениям, с ними для себя сопряженным, скучно мне было без оных. Итак, хотя и решился было я ничего более в саду большом не предпринимать без особенной нужды и приказания, но не утерпел, чтоб не затеять еще небольшого дельца и оное произвесть, хотя уже теми немногими людьми, которые были у нас на месячине и под именем бобылей употреблялись кой на какие дела ежедневно. /313/
Дело состояло в следующем: сделан был в саду этом у меня лавиринт, но оный как-то мне не нравился, и опытность доказала, что игрушки сии не могут никогда производить дальнего увеселения, и весьма редко случается получать кому-нибудь охоту бегать и заблуждаться по оным. А как оный занимал в саду только место и был ни то - ни сё, то и возгорелось во мне желание разрушить и уничтожить оный и месту сему придать иной и сообразнейший к местам прочим. А поелику было тогда наиспособнейшее время к летней садке дерев, то и занялся я сим делом и трудился над ним до самой усталости.
Непосредственно за сим кончился наш мясоед и наступили заговины. И как в этот день случилась наиприятнейшая весенняя погода и наилучшее и способнейшее для гулянья время в году, то смолвились все мы заменить в сей день то, чего, за холодом и ветром, не удалось нам сделать на Троицын день, то есть погулять всем обществом и повеселиться в нашей прекрасной Церериной (7) роще, каковым именем назвали мы находящуюся подле хлебного магазина, и как прежде упомянуто, разрубленную на множество аллей и проспектов. Итак, был у нас там наиприятнейший деревенский праздник: музыка духовая рассевала приятные тоны свои по всей роще. Мы все, разбившись на разные партии, кучками по всей оной гуляли, а молодежь бегала и резвилась. Потом, собравшись все на одно лучшее, приятнейшее и спокойнейшее место, с которого виден был весь город и все наше селение и все окружающие оное прекрасные положения мест, под прекрасными группами молодых березок, уселись на дерновых лавках кружком, разговаривали, шутили, смеялись, пили чай, лимонад, варили сами себе уху, яичницу, заговлялись и были очень веселы. Всех нас, мущин и женщин, и старых, и малых, было до 27-ми человек, и все давным-давно не имели /314/ такого приятного вечера и не увеселялись так много.
Как слухи о приезде к нам наместника позамолкли, а напротив того, стали говорить о скором его отбытии из Тулы, то протекло у нас опять целых восемь дней сряду в мире и тишине и без тревог всяких. Все cиe время проводил я наиболее в собственных своих упражнениях и уединенных прогулках по садам с своим сыном и, занимаясь с ним то увеселениями красотами натуры (и вставая иногда paным-ранехонько, единственно для того, чтоб удобнее можно было утешаться утренними приятностями натуры), то с приятными и дружескими разговорами об них и других материях разных. Но никогда не имел я столь отменного удовольствия, как 17-го числа тогдашнего июня месяца. В этот день, ввечеру, гуляя с ним одни в саду, занимались мы с ним более двух часов в уединенных и прямо философических разговорах, и я с неописанным удовольствиeм узнал, сколь далеко простираются его понятия и как хорошо расположено было его сердце, и не мог довольно тому нарадоваться и тем навеселиться. Словом, минуты cии были для меня приятнейшие в жизни. Я видел прекрасные плоды, произрастающие от трудов и стараний моих, употребленных к его воспитанию и обучению, и минуты сии сделали мне его несравненно еще милейшим и драгоценнейшим пред прежним. Таковым приятным образом провождать свое время помогали нам и приезжавшие к нам в сей период времени разные и, как нарочно и под стать к тому, такиe гости, которые могли брать в удовольствиях наших соучастие и, гуляя с нами по садам, заниматься не одними пустыми и ничего не значущими разговорами, но производящими и душевную пищу, и удовольствие истинное. /315/ Т. 4 стлб. 313-315.

Письмо 268.
Любезный приятель! В половине месяца мая настало у нас, по обыкновению, наилучшее, веселейшее и приятнейшее во всем году время, которым и старались мы сколько можно было воспользоваться и потому не пропускали ни одного способного к надворному гулянию дня, в который бы не только с бывающими у нас гостьми, но и одни с детьми своими и семейством не посещали мы садов своих и во время гуляния по оным не увеселяли себя музыкою, а особливо своею, которою всего чаще забавлялись мы в своем собственном садике, в котором поделаны были у меня около сего времени многие перемены, и почти целая половина оного превращена из прежнего аглинского в новоманерный прекрасно-натуральный садик, имевший в себе не только множество тенистых лесных кулиг, но между ими несколько наипрекраснейших полянок и площадок, украшенных цветками и снабженных где /746/ спокойными деревянными сиделками, где дерновыми лежанками и отдыхальницами, имеющих друг с другом сообщение чрез изгибистые кривые сквозь густые и лесные кулиги проходы и дорожки. На сих-то лавочках и разнообразных отдыхальницах сиживали мы, либо многие вместе, либо одни с моим выздоровевшим уже тогда сыном по нескольку иногда часов сряду и занимались то увеселениями себя обновившимися красотами натуры, то разговорами о разных материях, то чтением хороших и приятных книг. В каковом чтении оба мы находили отменное для себя удовольствие. /747/ Т. 4 стлб. 746-747.

Впрочем, во всю первую треть сего месяца не произошло у нас ничего особливого. Мы провели оную и так и сяк, разъезжая по гостям и занимаясь своими делами. Случившаяся в cиe время холодная и ненастная погода воспрещала нам иметь удовольствие и в вешних прогулках; но наставшее потом дружное тепло и происшедшая от того во всей натуре великая перемена с лихвою вознаградила нам сей недостаток. Мы начали ежедневно посещать свои сады и утешаться в них всеми вешними прелестями природы. A cиe и подало повод к тому, что во мне вдруг возродилась, или паче возобновилась пре- /1090/ великая охота к стихотворству, и что весь сей месяц сделался для меня, так сказать, поэтическим и посему очень достопамятным. Первое мое стихотвоpeниe в сей год относилось до росы, издавна утешавшей меня своими прелестными огнями, и было следующего содержания:

О! природа! сколь изящно
Украшаешь траву ты,
И в каком ее убранстве
Смертным кажешь по утрам.

Маленькое cиe стихотворение сочинил я, гуляя поутру в любезном своем садике, и действительно, утешаясь красотою огней разных на траве лужочка, тут случившегося. Впрочем, сочинял я ее на голос старинной песни: «Вам, прекрасные долины», которую находил я наиудобнейшею к воспеванию красот натуры. /.../ Успех в предследующем сочинении стихов к росе побудил меня в последующий день к сочинению и других в похвалу соловья, увеселявшего меня в саду своим пением. Для любопытства и означения тогдашних моих чувствований, помещу я и оные здесь. Они были следующие:

Се здесь паки воспевает
Нежный гражданин лесов,
Царь пернатых малых тварей,
Утешающих наш дух.

В наступившую за сим ночь была у нас преужасная гроза и с таким проливным и дружным дождем, что пруды мои от привалившей вдруг воды подверглись превеликой опасности. Cиe /1091/ перетревожило меня чрезвычайно, и тем паче, что вода на большом и главном нашем пруде никак не умещалась в спуске и начала оный портить. Не могу изобразить, сколько сия и бывшая и на другой день большая же туча наделала мне хлопот, трудов, забот и беспокойств. Я принужден был посылать в ближние деревни сгонять колико можно более народа, с подводами и разными вещами, нужными для удержания воды, и быть дня три безотлучно сам при них, для указывания что делать и придумывания разных средств к удержанию воды и поправления повреждавшейся плотины. И все cиe стоило мне превеликого труда, но я рад был, что употреблены были они не всуе, и что мне наконец удалось пруд сей как тогда, так и на будущее время обезопасить.
Между тем как cиe происходило, пришла наша почта и привезла мне множество газет и получаемых мною русских и немецких журналов, также и писем. Между сими было одно, коротенькое, и от г. Нартова (8), с приложенною к оному 47 частью «Трудов Общества», в которой напечатано было одно из моих пересланных к ним сочинений, а именно замечания мои о погодах. Как письмо и самая книга сия не произвели мне никакого дальнего удовольствия, да и не было в них ничего достопамятного, то и не хочу утруждать вас чтением оного, равно как и моего ответного, отправленного к г. Нартову чрез несколько дней по получении оного, и в котором упоминал я только о моих неудачах с сибирскою гречихою, которая действительно оказалась к посеву в наших местах неспособною и далеко такого уважения не стоящею, какое они ей придавали.
Непосредственно почти за сим, именно в 17 день мая, гуляючи поутру в своем садочке, восхотелось мне опять заняться стихотворением. Но в сей раз заняться не воспеванием красот натуры, а изобразить в стихах утренние чувствования свои к Богу и соста- /1092/ вить некоторый род утренней духовной песни или молитвы, которая сделалась со временем тем достопамятна, что я ее многажды употреблял; да и ныне, при старости моей, употребляю между прочими моими молитвами по утрам, принося Господу за безвредное провождениe ночи искреннюю мою благодарность. Она была следующего содержания:

Нощь спокойно проводивши,
Утра нового дожив,
Первые душевны чувства
Посвящаю я Тебе.

Как духовное cиe стихотворение располагал я так, чтоб оное не только читать, но и петь было можно, и более для того, что мне из опытности было известно, что пение, а особливо на какой-нибудь приятный голос, возбуждает еще сильнее чувствования душевные, то замечу при сем, каким голосом приличнее и чувствительнее песнь сию петь можно. Петь ее можно хотя на многие и все те голоса, какими поются песни, сочиненные по примеру сей хореическими стихами, но и чувствительнейшим казался мне и приличнейшим к тому всегда голос известной песни: «Звук унылой фортопияна»./1093/
Разохотившись сочинять стихи и при гулянии в последующий день в саду и любуясь красотами природы и особливо цветущею тогда во весь развал черемухою, восхотелось мне испытать, не можно ли что-нибудь сочинить и в похвалу сему дереву. Я, смотря на нее, начал тананакать, и вот какая песенька в несколько минут нечувствительно соплелась об оной:

Что за снег я тамо вижу,
Среди зелени густой,
Снег, висячий на деревьях
В виде множества кистей?
Как приятно украшает
Он белизною своей
Тамо многие деревья,
Здесь кустарник и лесок.

Наступивший за сим 20-й день месяца мая был достопамятен тем, что в оный совершилось мне ровно двадцать тысяч дней от моего рождения. Помышления о сем побуждали меня к особенной благодарности к моему Богу за прожитие толь великого количества дней, за coxpaнeниe в оные здоровья моего в полном еще совершенстве. Мы торжествовали сей день тем, что все утро прогуляли в моем саду, с детьми и приходившим к нам любезным сотоварищем нашим, отцом Федотом, в которого вперили мы также охоту утешаться красотами природы. Итак, вместе с ним, ходючи по приятному нашему садику и сидючи на разных поделанных в нем отдыхальницах и сиделках, разговаривали и воспевали красоты природы и другие назидательные духовные песни, чувствуя от того истинное душевное удовольствие. Так случилось, что был тогда еще первый наилучший майский вешний день, и как между прочим утешали нас собою и цветы одуванчики, цветущие в великом множествe в саду на травяных площадках, то cиe побудило меня и в сей сочи- /1094/ нить к самым сим простым цветкам следующие стихи:

Что за сонм цветов прекрасных
Здесь я вижу среди трав,
Среди зелени приятной
Нежной мягкой муравы?
Как златые они звезды
Испещряют весь лужок,
И ему теперь собою
Прелесть нову придают.

Сим образом провели мы весь сей день с особливым удовольствием, в который, кроме сего, приезжали ко мне многие из приезжих и живущих тогда в Богородицке для лечения у нашего лекаря, а иногда и у меня на машине, посторонних дворян, которые обыкновенно все старались сводить с моим домом и со мною знакомство и пользоваться нашею к ним благосклонностью и приязнью. Словом, тогдашнее время было как-то для нас отменно весело и приятно. Все нас любили, уважали и почитали, и всякий старался приобресть к себе мою дружбу. Напротив того и мы соответствовали им равномерным старанием заслуживать их к себе благосклонность.
Но сего на сей раз довольно. Письмо мое достигло уже давно до своих пределов и мне пора оное кончить, и сказать вам, что я есмь ваш и прочее. (Генваря 16 дня 1813 года, в Дворянинове).

Письмо 288.
Любезный приятель! Охота к стихотворению толико во мне увеличилась, что и на другой день после упомянутого в предследующем письме веселого в саду гулянья восхотелось мне опять тем же упражнением заняться. И как переменившаяся погода и бывшая опять с проливным дождем и грозою, которых в cию весну отменно было много, в сад мне, за мокротою, идтить мне воспрепятствовала, то принялся я за cиe дело, сидючи в моем кабинете. Пред- /1095/ метом стихотворения избрал я и в сей раз не натуру, но нечто поважнее и относящееся к Богу и к чувствиям благодарности к Нему за все его благодеяния. И вот какие стихи сочинил я при сем случае:

Паки я к Тебе взываю,
Паки дух мой возношу,
Паки сердцем и душою
Повергаюсь пред Тобой.

В следующий за сим день занялись мы все пированием у моего зятя. Оный был днем его рождения, и потому, будучи отменным охотником к пиршествам и угощениям у себя гостей, пригласил он к себе всех городских и приезжих на обед и сделал превеликий пир, соединенный с разными увеселениями и даже самими танцами после обеда. Итак, мы весь сей день были в рассеянии мыслей и довольно-таки повеселились. А с таким же удовольствием провели мы и все последующие за сим дни три. Приезжание ко мне многих гостей и стоявшая тогда наиприятнейшая майская погода подавала нам повод к ежедневным гуляньям с ними по садам и к различным в них увеселениям. Не один раз сотовариществовала нам при сих гуляньях и наша музыка, и мы провели дни сии очень весело. Но никто столько не веселился в оные, сколько я сам; ибо как натура находилась в сиe время в наилучшем своем вешнем наряде и убранстве, то, кроме гулянья с гостьми, не пропускал я ни одного утра, чтоб не сходить в сады и не полюбоваться там ея прелестьми и красотами, a сиe побудило меня, удосужившись после разъезда гостей, сочинить следующую за сим песнь, посвященную майскому утру в саду:

Вот опять мы дождалися,
Наш прекрасный май, тебя,
И твоих приятных утров,
И прелестных вечеров. /1096/

Вот каким образом воспел я тогда красоту майского утра в саду. В песне сей изображал я то, что действительно тогда пред собою видел и слышал и что чувствовал, и могу сказать, что за труд, к тому употребленный, был я с лихвою награжден тем неизобразимым удовольствием душевным, какое чувствовал и каким наслаждался я не только в те минуты, в которые сочинял я cиe стихотворение, но и в последующие времена и в каждый раз, когда ни случалось мне их читать или петь при гуляньи в вешнее время в садах моих.
Дни через два после того, препровожденных также в прогулках и в разных упражнениях, возродилась во мне опять охота к стихотворению, и я, гуляя по своему садочку и любуясь цветущею тогда рябиною, вздумал сочинить особливые стишки и в похвалу сему дереву, и вот каким образом воспел я и оную на своей простой сельской лире:

Вот и ты в своем убранстве
И во всей своей красе,
Милая стоишь рябина,
Древо нужное для нас.

Дни через два после сего, а именно 29 числа, было у нас особливого рода и столь веселое гулянье в саду моем, какого никогда еще не было. Случай к тому подал приезд к зятю моему, неблизкого родственника его, Федора Васильевича Ошанина, которого о добром характере я довольно от него наслышался, но до сего времени никогда еще не видывал. Он был донковский помещик и приехал тогда к зятю моему в гости с женою своею, меньшим сыном Павлом и обеими старшими дочерьми его, Аленою и Варварою Федоровною. И как он был ему очень рад, то и сделал он для него пирушку и назвал к себе на обед множество гостей, а в том числе были и мы. Итак, при сем случае впервые спознакомились мы тогда с домом г. Ошанина, /1097/ нимало тогда себе еще не воображая, что впоследствии времени познакомимся мы с ним гораздо короче и теснее. Господин Ошанин был в мои почти лета. Я нашел его действительно добрым, умным, праводушным, веселого нрава и простосердечным человеком так, как мне его изображали, и оба мы в наружности и в прочем имели столь много сходного между собою, что с первой минуты друг друга полюбили, и нескольких минут было довольно к сдружению нас с ним таким образом, как бы мы давным-давно были с ним знакомы. Поелику все его семейство к нам очень ласкалося, то после обеда пригласили мы их к себе и старались угостить их всячески. Многие из бывших у зятя моего гостей приехали также к нам, и компания сделалась довольно великая. И как случилась тогда наиприятнейшая майская погода, то тотчас сделалось предложение, чтоб идтить гулять в сады наши, куда мы все гурьбою и пошли. Ходили, гуляли, присаживались во многих местах и провождали время в приятных разговорах. Из большого же сада перед вечером перешли мы в мой маленький, и тут был у нас уже прямой веселый деревенский праздничек. Музыка была с нами, и звук от ней раздавался по всему оному. Вся молодежь не только ходила, но рассыпавшись бегала и резвилась по аллейкам, лужкам и дорожкам. Шутки, издевки, смехи гремели повсюду. А не удовольствуясь тем, молодежь затеяла на одном из приятнейших лужков самые танцы и пляски. И как г. Ошанин был самого веселого нрава, то и оба мы с ним, будучи уже стариками, делали им сотоварищество и вместе с ними резвились и бегали шутя, как малые дети. Словом, не было еще никогда у нас в саду такого веселья и таковой дружеской пирушки, как в сей вечер, и мы пробыли в оном до самого ужина. В наступивший после сего день получил я зазывную грамоту, чтоб ехать /1098/ в Тулу. Писали ко мне, что г. Юницкий (9) совсем уже отъезжает и будет волость отдавать в ведомство другому, и что мне необходимо при том быть надобно. Но как надлежало приготовить к таковой сдаче все нужные бумаги и употребить к тому дни три времени, то и не спешил я слишком своим отъездом; и между тем как оные в канцелярии моей заготовлялись, продолжал я заниматься своими садами и стихотворством, и по охоте своей к оному, сочинил в сей день следующие стихи к саду в июне, как в такое время, когда оный уже совершенно оденется и цветут в нем калина и шиповник, и в каком положении сад мой в самое cиe время находился.

Вот во всей опять ты полной,
Самой лучшей в целый год,
И торжественной одежде
И убранстве сад стоишь.

Охота моя к стихотворению была около сего времени так велика, что я и в последующий за сим последний день мая месяца, утешаясь в саду своем красотами природы и лежучи на покойной дерновой лежаночке под тенью густых дерев, сочинил еще стишки и к самой сей лежанке, но не хореические, а ямбические; следовательно, и петы могли быть на иной голос. Они были следующие:

К тебе, дерновая лежанка,
Пришел я паки отдыхать,
Пришел свои покоить члены
И чувства нежить все опять.

/1099/ Т. 4 стлб. 1090-1099.

Примечания

1. Кречетников Михаил Никитич, наместник тульский, калужский и рязанский.
2. Давыдов Николай Сергеевич, директор тульской экономии, управляющий Богородицкой волостью.
3. Муромцов Матвей Васильевич, тульский губернатор.
4. Ранее Болотов рассказывает о том, как к нему за медицинской помощью обратилась женщина, из желудка которой ему при помощи рвотного удалось изгнать лягушку. По мнению Болотова, женщина проглотила лягушачью икру, и лягушка выросла из икринки у нее в желудке.
5. Гагарин Сергей Васильевич, князь, управляющий императорскими имениями Бобрики и Богородицк.
6. Фомина неделя - неделя, следующая за пасхальной, названа так по имени апостола Фомы, уверовавшего в Воскресение Христово после того, как он ощупал раны Спасителя). В эту неделю принято поминать усопших.
7. Церера – в римской мифологии богиня плодородия.
8. Нартов Андрей Андреевич, секретарь Императорского Вольного экономического общества.
9. Юницкий Василий Васильевич, директор тульской экономии с 1790 г.


Устаревшие и диалектные слова и выражения

Аршин – мера длины равная 71,12 см
Бобыль – первоначально - одинокий крестьянин, не имеющий земельного надела, в дальнейшем – просто одинокий человек.
Верста – мера длины равная 1 066,781 м
Декокт – отвар из лекарственных трав
До ужоткова – на потом.
Заказ – лес, не предназначенный для вырубки, заказать – запретить делать что-либо (в частности, рубить лес).
Заговины – последний день мясоеда, канун поста, заговляться – последний раз есть мясо накануне поста.
Запан (зипун) – верхняя, преимущественно крестьянская, одежда из грубого сукна без воротника.
Кошт – расходы на содержание.
Кулига – группа деревьев или кустов
Курень – куст, купа деревьев.
Лантерн – фонарь, башенка с окнами в куполе.
Лещедь – жердь, тростник.
Линейка – вид многоместного экипажа с двумя скамейками по сторонам.
Паки – опять.
Паче – больше.
Политура – лакированный картон.
Полушка – медная монета в четверть копейки.
Ревир – вид.
Сажень – деревянная мерка для измерения расстояния.
Скиц – эскиз.
Хлебный магазин – помещение для хранения запасов хлеба.
Чекмарь – деревянная колотушка для утрамбовки земли.
Чернильные орешки – шаровидные наросты (галлы) на ветвях и листьях некоторых видов дуба, в которых развиваются личинки насекомых – орехотворок.


Подготовка текста, вступительная статья и комментарии А.Ю. Веселовой по изданию: Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. 1738-1793. Т. 1-4. Ред. М.И. Семевский. СПб., 1870-1873