Андрей Болотов. Жизнь и приключения... 5. [Богородицк]

Наконец настала у нас Страстная неделя, в которую мы, по обыкновению, говели. Я препроводил всю оную в богомольи и в трудах надворных. И как было cиe время года самое уже наиспособнейшее для весенней садки дерев, то все остающиеся от богомолия минуты употреблял я на распоряжения сей садки в саду как плодовитых дерев и кустарников, так и привозимых из леса, и насадил опять превеликое множество оных в местах разных. А между тем в великий четверг мы исповедывались и, по обыкновению, приобщались Святых Тайн. Святая неделя началась у нас в сей год с 20-го апреля, и мы провели ее довольно весело, и тем паче, что случились в течение оной и другие праздники, как-то: в понедельник был день торжественный, а в четверг была старшая моя дочь Елисавета, которой исполнилось тогда 18-ть лет и пошел 19-й, именинница. Итак, по поводу обоих оных были у меня пиры для всех наших городских, и разные увеселения. Нашего прежнего городничего хотя тогда уже у нас не было, и он жил со всем своим семейством в Туле и мы лишились в нем доброго сотоварища, но и с новым мы успели уже около сего времени ознакомиться, и начинали уже переезжаться друг с другом. Но всем они, то есть муж и жена, далеко были не таковы как прежние, и все обращение их не так было простодушно и откровенно, как г. Сухотина; однако мало-помалу посвыклись и довольно сдружились мы и с ними.
Привезение из Тулы яблонок воспрепятствовало нам препроводить и достальные дни сей недели в таких же /20/ увеселениях, как и начальные. Но я с пятницы принужден был приступить к садке оных и прочих деревьев и кустарников, также к поправлению и прочищению моих водоводов. А между тем выдумывал и затевал новые для сада и также необыкновенные украшения, и мои первые помышления были о сделании в самой близости подле сада на тех двух фальшивых насыпях фигур, которые так много его летом украшали и для всех посещающих оный служили приятным сюрпризом. Я воспользовался к тому косиною противоположного берега ближней вершины и изобразил одною из них огромную и развалившуюся уже отчасти башню с несколькими пристройками прямо в ландшафтном виде, а другою — порядочной вышины садовый домик, или большой павильон, с восьмериком над оным. И мне удалось как-то обе их сделать так хорошо, что я сам не мог ими довольно налюбоваться. Все же приезжающие в сад для гулянья обрадовались ими так, что не хотели даже верить, чтоб были это только насыпи, а в самом деле ни развалин, ни зданий никаких там не было. А что всего лучше, то обе фигуры cии были не только издали с проведенных против их дорог хороши, но и в самой близи были не дурны и столько же почти глаза обманывали. Со всем тем я тогда только их еще затевал и изображал сперва в своих мыслях и отчасти начинал их рисовать драницами, а отделкою их занимался уже после. /21/ /…/
Между тем, с наступлением Фоминой недели (6), начались у нас уже в развал все садовые и другие работы, и я таким же образом, как и в прошедшее лето, занимался оными ежедневно и посвящал им почти все свое время. А как и работных людей и всякого рода мастеровых согнано было множество, то едва успевал все нужное им показывать и распоряжать делами их, а в том я провел достальные дни апреля.
Сим окончу я cиe мое письмо, достигшее до своей обыкновенной длины, и скажу вам, что я есмь ваш, и прочее. (Февраля 17-го дня 1810 года). /22/ Т. 4 стлб. 20-22.

Что касается до сада, то в оном во все сиe время произведено было мною множество дел, и ими занимался я еще более, нежели в минувшее лето, и имел столько труда и беспокойства душевного и телесного, что два раза сам занемогал. Едва было не нажил себе лихорадки и насилу-насилу успел ее захватить в самом начале, и с тем декоктом своим отлечиться. Наиглавнейшие работы мои состояли: в отделке помянутых двух фальшивых фигур, в раскапывании многих мест в горах, отчасти для удобнейших въездов на горы, отчасти для спокойнейшей ходьбы при гулянии, в устилании многих мест дерном; в откопании найденного старинного тайника или потаенного, высеченного в самой древности в гoре сей, к воде схода из бывшей тут в старину крепости; в отделке моего каскада и каменной наверху его построенной беседки, в отделке нижнего большого водоема и островка посреди оного с поставленною на нем статуею; в раскрашивании каменной ротунды; в расширении моего большого водовода и сделании его прочнейшим чрез устлание дна и краев его плитами и каменьями; в основании еще новых водоводов из магазейного парка; в сделании в оном новых украшений, в основании и назначении /25/ многих других мест для водяных резервуаров или водохранилищ; в разрытии и приуготовлении места для затеваемого фонтана; в сделании разных деревянных и раскрашенных сиделок; в построении новых кирпичных сараев для заготовления кирпича к будущим строениям; в построении многих мостов для спокойного переезда чрез вершины, в посаждении опять многих тысяч диких и плодовитых дерев и кустарников и множестве других разных мелочных работ. И как все cиe не только надлежало мне самому назначать и все работы распорядить, но и за самым производством их в разных местах иметь частое смотрение, то легко может всякий заключить, сколь многочисленным надлежало быть в cиe время трудам и хлопотам моим. Словом, их так было много, что я сам себе дивился, как успевал я все то делать и переносить вcе труды cии.
Но как бы то ни было, но я, несмотря и на частые бывшие в сем году вначале большие и проливные дожди, мешавшие мне в работах, успел и в течение одного мая месяца весьма многое сделать и имел притом удовольствие видеть у себя одного иностранного знаменитого путешественника, ездившего по всему свету для обозрения всего любопытного. Был то некакий граф Мантейфель, человек молодой и очень любопытный и знающий. Разнесшаяся повсюду слава о нашем Богородицке побудила его нарочно к нам приехать, и я принужден был его, вместе с спутником его, всюду и всюду и по всем зданиям и местам выводить и все и все им показывать. Оба они смотрели на все с превеличайшим любопытством и удовольствием, а всего более наша церковь и мой грот, который им отменно полюбился, и зеркальная дверь и их так хорошо обманули, что и они посхватали с себя свои картузы для поклона навстречу к нам самих их идущих. Они расхвалили впрах меня /26/ за выдумку совсем нового рода украшения и признавались, что она зрения в особливости достойна. Когда же завел я их против отдельных уже тогда моих фальшивых фигур, то они поразились таким удивлением, что изобразить оного были не в состоянии и признавались, что они сколь много ни путешествовали уже по свету, но нигде таких редкостей не видывали, каковыми почитали они cии фигуры, мой грот, а всего паче мою песчаную рюину и пещеры, которые превозносили они до небес похвалами. Да и все расположение сада так им понравилось, что они приписывали ему и мне тысячу похвал и поехали от меня, принося мне множество благодарений за доставленное им мною удовольствие. Чем и я с моей стороны был очень доволен, ибо считал cиe наилучшею за все труды мои наградою. /27/ Т. 4 стлб. 25-27.

Сии известия побудили меня еще более усугубить труды и старания мои о придании саду нашему колико можно множайших украшений и о приведении его в лучшее совершенство. Всходствие чего и принялся я за произведение в действие еще одной большой, невиданной затеи, о которой давно уже бродили у меня в голове мысли. А именно: еще в прошедшую осень затеял - было я взгромостить на мыс за ближнею вершиною некоторый род каланчи или четвероугольную большую и высокую башню, с тем намерением, чтоб снаружи придать ей вид старинной городской ветхой башни, какие изображают иногда на ландшафтах, а внутри скрыть прекрасно убранную беседку с большими окнами со вставкою в них пронизочных щитов; дабы всякого вошедшего внутрь сей башни человека могло поражать cиe необыкновенное и крайне приятное зрелище. Всходствие чего и срублено было у меня тогда же в лапу несколько срубов на площади перед моим домом с тем намерением, чтоб их после перевезти на помянутый высокий мыс горы поставить их друг на друга и взгромостить из них превысокую башню. Струбы cии так у меня пред домом и зимовали. Но как в прошедшую зиму случилось мне достать один эстамп, изображающий отменного рода большое садовое /28/ здание, представляющее некоторый род пышных, но вверху начинающихся уже разваливаться триумфальных ворот, с двумя по сторонам внутри себя комнатами, и изображение здания сего мне так полюбилось, что вдруг захотелось и самому воздвигнуть подобное тому в саду нашем, и оным преградить всю ближнюю к саду вершину в самом том месте, где переведен чрез нее нижний и главный водовод мой, и чрез того выгадать три или четыре пользы: во-первых, закрыть зданием сим всю верхнюю и дурнейшую часть сей вершины; во-вторых, из обеих побочных комнаток одну - обработать и убрать родом хорошенькой беседки, могущей служить для отдохновения гуляющих, а в другой, пользуясь водоводом, - смастерить каменную купальню, дабы в ней в жаркое летнее время купаться было можно: а в-третьих, наконец, придать сим зданием наилучшее всему саду наружное украшение, которое тем было бы знаменитее, что видимо было бы оно во всех фасадах своих с большой дороги из самого города.
Как мысли о сем занимали меня с самой весны и препоною к произведению оных в действо было только множество трудов, потребных к срублению такой большой машины, а сверх того боялся я, что и к украшению оного потребно будет много коштов, то долго не отважился я на cиe пуститься. Но в cиe время как-то вдруг пришло мне в голову, что все cиe можно произвести мне несравненно с меньшим трудом и хлопотами, нежели как я сначала думал. Попались мне на глаза помянутые готовые струбы. «Ба! - сказал я сам себе,- чем громостить из них башню, которая еще Бог знает какова выйдет, не употребить ли мне их лучше на сии вороты к зданию, но башню я не то буду делать, не то нет. И как она уже срублена и готова в сих струбьях, то вить стоит мне только, разделив надвое, переставить в вершину и, поставив два струба са- /29/ жени на две друг от друга, переложить промежок сей между ими аркою и надделать сверх их такой, какой в рисунке». Не успел я сим образом сам с собою начать говорить, как тянущиеся друг за другом мысли представили мне все cиe столь удобопроизводимым и возможным и воспламенили во мне толь сильное к производству того желание, что, по обыкновенной нетерпеливости моей в таких случаях, восхотелось мне уже в тот же час и начать оное делать. Я и действительно в тот же час, побежав туда и схватя из другого места работников, велел я все то место расчищать и разравнивать, где затевал я cиe здание строить. А к утрему наряжены были уже и подводы для перевозки струбов, и плотники для поставления и надрубания оных.
Итак, на другой же день после того съехавшиеся подводы и начали у меня сии струбы разбирать и возить в назначенное место, а плотники, по назначению моему, оные ставить. Между тем другие возили из леса бревенья, а иные откомандированы были для покупки и привоза нужного на обивку всего сего здания снаружи и внутри теса, гвоздей и прочего. Каменщики же, между тем, копали четвероугольную внутри яму и готовили для обделки оной внутри уступами белый камень, и все cиe закипело так скоро, что в течение одной недели, несмотря на всю огромность и величину, воздвигнулось у меня cиe огромное здание вчерне и осталось только оное снаружи распестрить и раскрасить так, чтоб оное походило на старое каменное. Но cиe не так уже легко и скоро можно было сделать, как прочее. Потому что как все рассказывать надобно было с мыслями и под натуру, и сего, кроме самого меня, не мог никто иной произвести в действо, то принужден был сам я приняться при помощи нашего маляра, моего сына и штукатура за cиe дело, и лазая по подмосткам, не только назначать им как, где и /30/ какими красками по назначенными самим мною чертам размазывать, но и сам иное, надев на себя запан, кистями мазать. И занимался тем несколько дней сряду, не заботясь нимало, буду ли я так запачкан, как чумичка, разными масляными красками. Но как бы то ни было, но поспешность моя и прилежность в сем деле так были велики, что к половине сего месяца поспело все здание cиe у меня совершенно и вылилась из него штука, превзошедшая и собственное мое воображение, и такая, которою не только кто-нибудь, но и сам не мог довольно налюбоваться. Она оживотворила собою всю ту часть сада, где она была воздвигнута, и сделала ее почти лучшею из всех прочих. Сама вершина совсем от него преобразилась и не только потеряла всю прежнюю свою дурноту, пустоту и дикость, но составила собою наипрекраснейшую садовую сцену. А что всего удивительнее, то само собою открылось за сим зданием такое нечто, чего я и в мыслях не имел делать, и что меня до чрезвычайности обрадовало и увеселило, а именно: необыкновенная и удивительная способность оного к произведению эхи.
Открылось cиe и узнали мы о том совсем нечаянно и по самом уже окончании сего здания. Мне надобно было велеть разрыть гораздо шире и сделать просторнейшим тот уступ в косине берега вершины сей со стороны сада, по которому веден был водовод, и сделать тут широкую порядочную и песком усыпанную дорогу, по которой бы к зданию сему, даже в экипажах, спокойно подъезжать было можно. И как при сем расширивании уступа и делании дороги случилось мне однажды, стоючи сажень за семьдесят от сего здания, обратясь к нему, закричать к садовому ученику, там бывшему, и произнести громко слово «Федот», поелику так садовника звали, то вдруг неведомо как поразился я удивлением, что, по прошествии одной или двух секунд, эхо ответствовало мне, и точно как бы другой человек, и выговорило наияснейшим образом все помянутое слово: «Федот». «Ба, ба, ба! - воскликнул я, - удивясь такому прекрасному эху: это что-то мудреное и удивительное», ибо признаться надобно, что сколько раз до того я не слыхивал эхо, но такого прекрасного никогда еще мне слыхать не случалось. Я повторял кричание свое другой и в третий, и в четвертый раз, произнося разные слова; и удивление, совокупно с удовольствием, во мне увеличивалось с каждым разом, и до того, что я сам почти себе не верил, что нечаянным образом удалось мне смастерить такую штуку, о которой наверное я заключал, что она более всего всякого удивлять будет, и какой другой нигде подобной нет.
Да и в самом деле: достойно было удивления, что все cиe сделалось само собою нечаянно и произошло единственно от того, что стена здания сего, будучи построена вертикально, обита была сплошь гладким и сухим тесом и по оному расписана красками, и потому в состоянии была отражать от себя прилетающий к ней звук голоса и возвращать его прямо, тою же чертою, по воздуху, назад. Но надобно ж было нечаянно случиться так, что я при первом моем кричании стоял в таком точно отдалении от сего здания, какое нужно было для услышания явственного и совершенного соответствия, и в таком пункте места, которое было прямо в разрез против здания, то есть на точно перпендикулярной линии от передней стены здания, и чрез что можно было отражению голоса по той самой черте прилететь обратно ко мне. После узнал я, что если сажени на две подняться с того пункта в правую или левую сторону, то никакого соответствия не было слышно; а когда несколько сажень подвинуться к зданию ближе, то хотя и было слышно эхо. но далеко не столь явственное и замедлительное, а /32/ поспешнейшее. Словом: случилось cиe так хорошо, что мне и сколько б искавши, не найтить лучшего к тому места, такого прекрасного эхонического здания со всею остротою своего разума не выдумать.
Легко можно заключить, что я крайне обрадовался такому нечаянному открытию и не преминул заметить cиe место. И как оное случилось почти точно то же, где замышлял я сделать фонтан и пред ним деревянную нишь или полусиделку, то спешил скорее оное место разровнять и помянутую нишь сделать, и успел еще и оную до приезда нашего наместника кончить.
Кроме сего удалось мне до сего прибытия нашего начальника сделать еще одно открытие, а именно: нечаянно найтить еще одно место в тамошних горах с мраморными песками, где хотя не таковы были хороши, как на горе пониже дворца, однако разноцветностью своею также особливого примечания достойны. Почему и cиe место успели еще сколько-нибудь начать разработывать.
Получив известие о скором прибытии наместника, усугубили мы все свои и труды, и старания, и принялись совокупными силами все холить и вычищать, дабы не стыдно было показать сад свой наместнику. По счастию, успели мы множество начатых в нем работ к сему времени кончить, и было также множество новых и таких вещей, которых он еще не видел.
Наконец, 23-го июня приеxaл сперва командир мой, г. Давыдов, для встречи наместника, как хозяин, и у меня обедал, и с которым после обеда ходили мы по садам, и я показывал ему все, что мною в cиe лето было сделано. Он удивился, что мог я столь много дел произвести и в столь короткое время. И как он любил все относить к себе, то, изъявляя превеликое удовольствие, твердил только, что есть нам что показать наместнику и есть чем доставить yдoвoльcтвиe. А наyтриe начали мы делать все нужные к /33/ принятию и угощению наместника приготовления, и он, как хозяин, распоряжался всем к тому нужным и не жалел ни коштов, ни убытков, какие к тому были надобны. И как наместнику в сей же день перед вечернею надо было приехать, то и отправились мы вместе с Семеном Алексеевичем Верещагиным, бывшим уже тогда Бобриковским управителем, на встречу в деревню Крутую.
Тут встретили мы его, приехавшего незадолго уже до вечера, и он сделал мне весьма благосклонное приветствие, пригласив меня опять с ним сесть в карету, в которой ехал он тогда вместе с бывшим прежде сего у него адъютантом г. Грохольским и еще одним тульским чиновником. Во время остального пути занимался он в беспрерывных со мною разговорах. А подъезжая к городу, вспомнил о прежних сюрпризах, ему сделанных. Желая показать фальшивое мое здание за прудом господам, с ним бывшим и оное еще не видавшим, сказал мне, чтоб я на том месте велел карете останавливаться, откуда можно было наилучше оное видеть, что я и не преминул учинить. И тогда начал он спутникам своим оное показывать и, смеючись, спрашивать их, что бы они о сем предмете думали и чем бы таким почитали? Как фигуру сию успел я в cиe лето еще бoлee распространить и гораздо еще пред прежним усовершенствовать и придать ей еще более натурального вида, то почли господа сии ее действительно cтpoeниeм, и наместник хохотал над ними. Однако и он опять ею много любовался и тотчас заприметил, что было несколько к ней вновь от меня прибавлено. По приезде же в город и как мы поравнялись против нашего сада и вершины, то кинувшиеся вдруг в глаза ему все наиглавнейшие наши садовые здания побудили его сказать: «Вот, судырь, в саду у вас вижу даже я и обновки, и они, как кажется, оживили собою всю сию /34/ гору... но что это показалось мне, - продолжал он, - большое такое там в вершине?» — «Это изволите увидеть ваше превосходительство»,- сказал я и замолчал. «Хорошо, судырь, - подхватил он, - я не хочу далее и спрашивать, вы любите все делать мне сюрпризы, так верно и тут что-нибудь уже будет, и я возьму терпение».
В сих разговорах доехали мы до дворца. Тут встретил его г. Давыдов, как хозяин, со всеми нашими городскими судьями. И он не успел войтить в комнаты, как с отменным удовольствием стал осматривать все комнаты и хвалить, что они расписаны очень хорошо и со вкусом. И, обратясь ко мне, сказал: «Вот, судырь, не лучше ли теперь и не более [ли] походит уже дом сей на дворец императрицын? Прежде какие пакостные были у вас обоишки; вот, спасибо, что вы надоумили меня и эти двери велели вновь проломать и сделать. Теперь несравненно более уже простора, и эта комната мне отменно приятна и может служить обыкновенною столовою». После чего, смотря из окон ее в сад, продолжал: «Вот и сад отсюда уже виден, и жаль, что теперь уже поздно и походить в нем некогда; однако, на это будет еще довольно времени». /35/ /.../
Как в Богородицк возвратились мы уже перед самым вечером, то и в сей день не удалось наместнику побывать в саду нашем. Но зато весь последующий день употребил он на осмотрение всего мною сделанного, и не успел одеться, как приказал мне вести себя и все показывать. А вместе с нами пошли и все с ним приезжие. Поелику у меня было уже все предварительно придумано и распоряжено где и где его вести и что прежде, и что после показывать, то и повел я его сперва от дворца под гору, по новоразрытому и спокойному новому съезду, к пруду и к нашей прекрасной [башне]. Тут прежде всего кинулся ему в глаза вновь отрытый и прекрасный [съезд], белый как кипень, с желтыми и ко- /36/ фейными жилами и крапинами. И он, любуясь им, хвалил меня, что я сделал тут такой спокойный съезд, и с удовольствием пошел по набережной дорожке, сделанной подле самой воды большого нашего пруда. Тут, доведя его до разрытого тайника, показал ему сей памятник и ступени, вырубленные в горе еще в самой древности. И он, смотря на cиe с особым любопытством, хвалил меня, что я не испортил сего места и, согласно с моим мнением, приказывал, чтоб оставили его в том виде. Вслед за сим предстала его [глазам] наша прежняя развалина. Она была уже в cиe время совсем отделана и представляла несравненно великолепнейший вид издали, в каком видел он ее прежде. С превеликим удовольствием смотрел он на все вновь вырезанные мною отчасти в самой горе, отчасти раскинутые нарочно и лежащие в разных местах архитектурные украшения бывшего якобы великолепного здания. Он превозносил все похвалами и в особливости доволен был тем, что сделал я пред сею великолепною штукою довольно просторную площадку с каменною в пруде пристанью для причаливания лодки, которая у нас была куплена и вся раскрашена для катанья на ней по пруду.
Но удовольствие его увеличилось несравненно, когда, взведя его на вырубленное из песку и довольно просторное и спокойное крыльцо, вывел в самую внутренность горы, в прорубленный и светом, входящим сквозь прорубленные окны, довольно освещенные пещеры и оными повел сквозь весь мыс той песчаной горы. Как он, так и все бывшие не могли довольно надивиться естественной красоте сих пещер и прекрасным пескам, и все единогласно утверждали, что натура произвела тут сущее чудо и такую игру естества, какая едва где в другом месте может отыскаться, и превозносили все сие место похвалами. /37/
Но каким новым удивлением поразился он, когда, по выходе из сих пещер, вдруг представился зрению его ревущий с превеликим шумом с превысокой и крутой горы и вид совершенно дикого водостока имеющий каскад и вода, стремящаяся в разных местах, с обеих сторон вниз пред самыми ногами его утекающая в подземельный проток! «Ба! ба! ба! - воскликнул он, - это что такое? И как это догадало тебя, Андрей Тимофеевич, смастерить такую прекрасную штуку? И смотри, пожалуй, как натурально сделана у него сия каменная стремнина и как хорошо разметаны cии водостоки! Помилуй, где ты такое множество воды взял, со всех сторон и в множестве она течет? И как это ты все сделал?» - «Как-нибудь, ваше высокопревосходительство, — сказал я, — и с очень малым и легким трудом, а вода все это одна и очень небольшая, как взойдя уже на гору, там вы изволите сами все это увидеть». — «Прекрасно, прекрасно! - продолжал наместник, восхищаясь, полюбуемся сим зрелищем. - И это для меня вы сделали такой сюрприз приятный, и я вам за то благодарен».
От сего места, проводя его тесною, кривою дорожкою на проток к нижнему и главному водоему, показал я ему мимоходом скрытую тут внизу небольшую пустыньку или так называемую меланхолическую сцену. Местечко cиe окружено было кругом густым и непрозрачным лесом, и посреди площадки, на небольшом холмике, поставлена была черная пирамида, с белыми на ней надписями, имеющая вид некоторого надгробия. Наместнику сцена полюбилась, и он похвалил меня и за оную. Но не успели мы выйти из сего меланхолического места и пробраться сквозь чащи лесочка на простор, как, в приятный контраст тому, представилась вдруг взору его самая лучшая и прекраснейшая во всем саду смеющаяся сцена. Тут в правой стороне увидел он между двумя покосами горы /38/ растущими густыми лесочками прекрасную лужайку, простирающуюся отлого с самого низа горы до самого ее верха, и прямо в конце оной стоящий на горе каменный, круглый, хотя небольшой, но прекрасный и к сему времени совсем отделанный павильон. Впереди, в полугоре и в некотором отдалении, увидел он нашу прекрасную ротунду или круглую сквозную из многих колонн составленную и круглым куполом верх имеющую и прекрасно отделанную и раскрашенную беседку. Она с места того казалась стоящею поверх ближних лесочков, на каменной крутой скале и властно как господствующею над всем садом и всеми тутошними окрестностями. А в левой стороне, также впереди, представился взору его наш нижний и главный водоем, имеющий вид довольно порядочной величины прудка, с сделанным посреди его небольшим островком, с стоящим, как на пьедестале, мраморным белым бюстом, а внизу другой островок с прекрасною березовою рощицею и с сделанными на нем с обоих берегов для перехода мостиками.
Все сии прекрасные зрелища так наместника изумили, что он не знал на которое из них прежде смотреть и которым из них прежде любоваться. Он остановился даже, и несколько минут стоял на одном месте, твердя: «Как это все прекрасно и хорошо! Как кстати и у места стоит на горе эта каменная беседка; какая это прекрасная лужайка, как приятны и хороши эти лесочки, с разными их изгибами и мысочками; как красят эти бугорки, окружающие воду сию с нагорной стороны, и как кстати растут на них cии группы деревцов. А эта ротунда, какой прекрасный вид она имеет и как оживляет собою все это место, и как натурален под нею этот каменный бугор, вид некакой скалы имеющий; а этот прудок с островками — как прекрасен он!!» И так далее. /39/
Наконец, блеснувшая ему в глаза вдали из-за кустов белая моя вечерняя сиделка, сделанная за водоемом, против самой ротунды, побудила его меня спросить: «А это что такое там белеется вдали?» — «Маленькая сиделочка, - сказал я, - сделанная там для отдохновения гуляющих». — «О! так пойдем же туда, - подхватил он, - мне хочется и ее видеть». И пошел к оной.
Не успел он туда придить и безделку сию, сделанную однако со вкусом, вблизи увидать, как начались о ней похвалы и одобрения. Сделана была она хотя и деревянная, но раскрашена под вид камня и состояла хотя из простой лавочки, по сзади приделан был для защиты от солнца щит, а наверху образный мальчик, спящий будто на книгах, и посередь его вид имела довольно прекрасный, и так что она наместнику, по простоте и дешевизне своей, отменно полюбилась, а особливо приличною в стихах надписью, изображенною посреди щита сего ... «Безделка, - сказал наместник, - но так хороша, что я с удовольствием хочу на ней немножко отдохнуть», - и тотчас сел, пригласив и меня, и прочих сесть подле себя.
Как с сего места наилучший вид простирался на всю гору, и вся оная со всеми зданиями и лесочками своими, равно как и самый дворец виден был и в самой воде в превратном виде, то, воспользуясь сим случаем и желая обратить взоры наместника на сей предмет, в особливости прелестный, сказал я ему: «Не изволите ли видеть, ваше превосходительство, какою прекрасною, но в превратном виде представляется вся cия гора здесь в воде». — «И в самом деле, - воскликнул тогда обративший на воду свой взор наместник, -и как прекрасно изображается все это тут, как в зеркале; вот ротунда, вот беседка, вот самый и дом».— «Признаюсь, - подхватил я тогда, - что я наиболее для самого сего зрелища и поместил здесь эту сиделку». — «И вы /40/ очень, очень хорошо это сделали», - сказал наместник.
Не успел он сего слова выговорить, как показался идущий к нам с письмами курьер, нарочно присланный из Тулы. Наместник, приняв оные, сказал: «Вот и кстати, что мы здесь сели отдыхать, и нам удобнее здесь в тени, нежели на жару, прочесть cии письмы». И тотчас стал их распечатывать и читать. И прочитав первое, обратился к Давыдову и сказал: «Вот, судырь, к нам обещаются быть сюда, либо нынешнею ночью, либо завтра поутру, гости, и мы очень будем им рады, и добро пожаловать». — «А кто такой?» - спросил г. Давыдов. «Матвей Васильевич Муромцов и Федор Матвеевич Толстой, - сказал наместник, - и я очень им буду рад». После чего стал он читать другие письма. И как чтeниe cиe продлилось с полчаса почти времени и остановило наше гулянье, то дозвольте и мне, на сем меcтe остановясь, отдохнуть и сказать вам, что я есмь ваш, и проч. (Февраля 17-го дня 1810 года).

Письмо 223.
Любезный пpиятель! По прочтении всех писем и сказав, что собирается к нему и еще кое-кто из Тулы пpиeхать, встал наместник и, обратясь ко мне, сказал: «Ну, куда ж вы, судырь, меня теперь поведете, и как бы нам пробраться на ротунду». — «Вот сюда пожалуйте», - сказал я и повел его чрез мосточки и на остров, и шел далее на берег и мимо нашей улитки далee в гору. Как вошли мы в пышную и прекрасную нашу ротунду, то, обозревая из ней все окрестности, сказал наместник: «Прекрасное место и здание красивое и могущее служить болee только украшением садов, а не для употребления, и ни от ветра, ни от жара здесь убежища найтить не можно, а хорошо только ею полюбоваться». — «Конечно так, - подхватил я, - но нужно и cиe, a /41/ для убежища от ветров и прохлады, от жаров и отдохновения есть другие места».
В самое cиe время взглянул наместник на то место, где прежде сего видел он погребную яму и, увидев тут уже обросший травою и окруженный кустарником прекрасный холмик, с стоящим на нем на пьедестале мраморным бюстом, мне сказал: «Вот, судырь, вы- таки засыпали бывшую тут яму, так как я говорил, и теперь гораздо лучше, и она не делает уже собою безобразия саду». — «Конечно так, ваше превосходительство, - сказал я, - однако, извините меня, что я не совсем ваше повеление выполнил». — «А как же?» - спросил он. — «А вот, - подхватил я, - не изволите ли, ваше превосходительство, сюда пожаловать и посмотреть, что я из ямы той сделал». И повел его к другому боковому, с нагорной стороны в грот мой входу. Тут увидел он пред собою некоторый род простой дикой каменной пещеры, простирающейся вниз под землю и похожей на выход из какого-нибудь погреба, изумился и спросил меня: «Помилуй, да куда ты меня ведешь, не в погреб ли какой?» — «Да, не в большой погребок, - отвечал я, - для прохлаждения от жара, на который ваше превосходительство изволили только жаловаться. Пожалуйте, ваше превосходительство, - продолжал я, увидев его остановившегося было, - может быть погребок мой будет вашему превосходительству и угоден». — «Хорошо, судырь, - отвечал он, - пойдем туда и посмотрим какой».
Входя в самый подземный ход, обросший сверх уже деревьями и кустарником, и увидя наипрочнейшую из диких камней окладенную пещеру, усмехнувшись, сказал: «У вас, судырь, всегда и везде пещеры, там песчаные, здесь каменные, но этой не худо бы быть несколько и получше». Я усмехался, cиe слушая, и дал ему волю говорить, что хотел, и думал с любопытством, что последует далее, когда подойдет он к /42/ самим дверям стеклянным; и чего я ожидал, то и воспоследовало. Не успел он в зеркальные двери усмотреть другой такой же выход с противуположной стороны и людей, по оному навстречу к себе идущих, как, остановясь и обратясь ко мне, спросил: «Да это кто ж такой идет к нам оттуда? Уже не гости ли кaкиe приехали к нам», - и готовился было снимать с себя уже шляпу. Но мы с г. Давыдовым не допустили его до того и, засмеявшись, спешили ему сказать: «Нет, ваше превосходительство, гостей и людей там никаких нет, а это мы сами себя видим».
Изумление, каким поразился тогда наместник, когда вошед в мой грот и столь неожиданным образом увидел все его расположение и yкpaшeниe, не могу уже я никак изобразить. Более минуты он стоял, не говоря ни слова, и обозревал только с превеликим любопытством все его внутренние украшения и любуясь их красотою, наконец, обратясь ко мне, сказал: «Ну, Андрей Тимофеевич, вы сдержали свое слово и сделали мне подлинно на сем месте сюрприз, и сюрприз весьма приятный, никогда и никак я сего здесь не ожидал, и эта штучка ваша превосходит уже прочие. Это такой погребок, в который смело могли б мы отважиться завести и самую Государыню, если б она сюда к нам пожаловала; взглянула бы верно и она на него с удовольствием! И не понимаю, как это вздумалось тебе такую прекрасную штуку сделать, и где ты такое множество собрал раковин и улиток, и таких прекрасных?» — «На Оке реке, - сказал я, - едучи от вашего превосходительства из деревни, и естественно не преминул им помочь сколько-нибудь искусством, разместив и раскрасив оные». — «И в самом деле, - воскликнул он, - этого я и не заприметил. Как же право все это хорошо и с каким вкусом все расположено и сделано; ну, право, спасибо, и я очень охотно извиню вас в том, что вы ямы сей, по словам моим, не засыпали, /43/ а превратили ее в такое прохладное убежище от жара. Здесь с удовольствием можно в сих нишах сидеть и прохлаждаться».
Сказав cиe, присел он на лавку в одной из нишей. А между тем как он продолжал сим и видимым в зеркальные двери другим таким же гротом увеселяться, обратил я зрение прочих на лантерн в своде, и дал им заприметить видимый там в зеркале весь город, пруд и все окрестности около оного. «Вот и это прекрасно»,- воскликнули они. А наместник, услышав cиe, с поспешностью спросил: «А что там такое?» Тогда сказали они ему: «Извольте-ка, ваше превосходительство, посмотреть, у него и там сделана прекрасная штука» - и побудили тем наместника вскочить и идтить также смотреть на новое зрелище, которое ему также весьма полюбилось. А как он услышал, что весь лантерн сей снаружи представляет самый пьедестал под статуею, то cиe его еще более с пpиятной стороны удивило. Словом, он залюбовался впрах моим гротом и несколько раз принимался благодарить меня за него.
По выходе из грота спросил меня наместник: «Куда ж поведете вы теперь, Андрей Тимофеевич?» — «Не угодно ли сюда в вершину, - сказал я, - посмотреть того здания, в оное, которое ваше высокопревосходительство изволили заприметить при приезде в город». — «Очень хорошо, - отвечал он, - поведите меня туда, я очень любопытен его видеть». Тогда повел я его вдоль по прекрасной дороге, вдоль вершины, подле водовода проведенной, и доведя его до того места, откуда наилучшим образом можно было слышать ответствующее эхо, остановив его, сказал: «Вот зданиe, ваше высокопревосходительство, которое, кроме красы, делаемой им всему саду, производит еще некоторые и другие полезности собою». — «А какие?» - спросил наместник. «Во-первых, - сказал я,- оживляет собою все cиe место /44/ и самое худшее в саду место превращает в приятнейший ревир сада, как вы сами то изволите видеть». — «Да, - сказал наместник, - и в самом деле, теперь оно совсем в другом и несравненно в лучшем виде, нежели в каком я оное прежде видел. Эта дорога, эти пруды, эти мосточки, эти насаждения дерев и самая сия полубеседка придают уже много красы и приятности сему негоднейшему месту. А это огромное впереди здание, равно как господствует над всем сим местом. Но когда ты успел такое воздвигнуть и не дорого ль оно слишком стало?» — «Ах, нет, ваше высокопревосходительство, - сказал я, - все оно деревянное и стоит очень немногого, и менее ста рублей». — «Не вправду ли,- подхватил удивившийся наместник, - я никак тому не поверил, это сущая безделка, я не жалел бы и пятисот рублей, и так дешево можете только вы, судырь, делать».
«Во-вторых, - продолжал я,- закрывает оно собою достальную и безобразную часть вершины; в-третьих, имеет внутри у себя комнату, удобную для отдохновения при гуляньи и еще нечто, что ваше высокопревосходительство увидеть в ней изволите; а, наконец, случайным образом и само собою открылась в нем еще одна способность к произведению эхи, и способность редкая и удивительная; не изволите ли послушать, я закричу». Сказав cиe, закричал я: «Федот!» Прекрасное и отменно явственное соответствие сего слова поразило и наместника, и всех бывших с ним таким приятным удивлением, что они не могли довольно тем налюбоваться, и я принужден был еще несколько раз повторять кричанье и произносить разные слова, и произвел тем в наместнике превеликое любопытство узнать, как и отчего тут такое необыкновенное эхо, и я принужден был ему то изъяснить математически, и он всем тем был очень доволен.
Навеселившись сим эхом, пошли мы далее. Но не успел несколько шагов /45/ перейтить, как повстречавшийся с зрением его новый предмет паки его поразил и остановил. Была то насыпь, сделанная на сопротивном косом беpeге вершины, изображающая некоторый род развалившегося высокого каменного здания в лапдшафтном виде. Фальшивую картину cию удалось мне смастерить отменно хорошо и так, что она и в самой близи обманывала чрезвычайно зрение и стоила особого внимания; оным и удостоена она была от наместника. И как и она составила для его новый и приятный сюрприз, то залюбовался он и сим ничего не стоющим, по необыкновенным и приятным украшением садовым, и, расхвалив оное впрах, только и твердил: «У вас, судырь, на всяком шагу чудеса за чудесами, и все такое, чего никогда я еще не видывал».
Полюбовавшись сим предметом, дошли мы наконец к самому месту эхонического здания. Тут, не входя еще в оное, остановился опять наместник и долго любовался наружностью сего здания и огромностью оного, и повторяя несколько раз: «Прекрасно, прекрасно!» -сказал мне наконец: «Но когда это вы успели сгромостить такую машину и кто это так хорошо и со вкусом у тебя ее раскрашивал?» — «Что делать, ваше высокопревосходительство, нужде помогаючи, принужден был сам гваздаться и марать, как умелось». — «Возможно ли, - подхватил наместник, - вы право, судырь, отменный человек и на все вас стало. Вот и комната такая изрядная, - продолжал он, вошед в одно из боковых отделений, - здесь можно действительно отдыхать и надобно ее снабдить креслами и софами. А там, в другой половине, что вы сделали?» — «А здесь, - сказал я, вводя его туда, - поместил я ванну и купальню для прохлажденья в жары, кому угодно». — «Это прекрасно, - сказал он, увидав оную, - но откуда же вода в нее возьмется?» — «Из водовода», - сказал я, и тотчас велел пустить оную из /46/ маленького водоемца, нарочно для того подле здания сего сделанного, и как вдруг полилась она, чистая как слеза, и широкою и тонкою струею по скрытому под стеною широкому и плоскому желобу, то cиe вновь утешило наместника и побудило спросить: «И хорошо, судырь, купаться тут?» — «Очень хорошо, ваше высокопревосходительство, а особливо когда на эти каменные лавочки сесть под самым водостоком и дать воде течь на спину и плечи свои. Вода такая чистая и теплая. Сверх того, можно столько купальню cию водою наполнять, сколько угодно, по первый, по второй, третий или четвертый уступ, и стоит только замкнуть трубу нижнюю, из которой вода вон вытекает, так может она в немногие минуты наполниться вся, и так, что стоящему на дне человеку она по самую шею будет». — «Право, судырь, это хорошо, и очень хорошо, - сказал наместник, - и у вас все достойно перенимания. Мне захотелось уже и у себя в деревне такую же смастерить». Сказав cиe, пошел он рассматривать, как все это было у меня сделано и вода пропущена, и изъявлял на все и все свое благоволение.
Как между сим наступило уже обеденное время, то, постояв тут несколько времени, пошли мы в обратный путь к дому, и я провел его чрез другие и те нагорные части сада, которые он еще не видал. И показывая ему все разные мои насаждения и верхний свой водовод, довел его и до своего лавиринта. Сим также был он очень доволен. А наконец, доведя его до каменного павильона, показал ему, как спускается из верхнего бассейна подземных водопроводов вода в каскад наш, и как оный весь расположен и сделан. И он рассматривал и cиe все с особенным вниманием и любопытством, и все одобрял совершенно, и повторял опять удивление свое тому, что я успел в столь короткое время и так много дел поделать, а что всего лучше — все с малым и ни- /47/ чего почти не значущим коштом, и не мог довольно расхвалить меня за то.
После обеда ездили мы в наш парк или увеселительный лесок, и я показывал наместнику все там затеваемое вновь и отчасти сделанное, отчасти начатое, и он и там на все изъявлял свое одобрение. По возвращении в дом и при cмотрении из оного чрез сад на пруд, кинулся ему в глаза один мыс берега прудового, вдавшийся далеко в оный со стороны от города, и подал повод сказать: «Как бы, Андрей Тимофеевич, нельзя ль бы как-нибудь вон тамошний мыс поотделить от берега проливом и составить из него остров». — «Чего не можно, - отвечал я, - но не будет ли cиe стоить многих трудов и работы, и не отяготим ли мы тем людей? Если отделить его от берега узким проливом, то ничего не будет значить, а ежели широким, то доведется много копать земли и работы будет очень много». — «Какая нужда, - подхватил наместник, - мы сделаем так, чтобы работа сия была для волостных крестьян не чувствительна и произведем ее бедняками городскими мещанами из найму». — «Это дело другое, ваше высокопревосходительство», - сказал я. «А мне очень этого хочется, и так пожалуйте-ка съездите туда и назначьте как бы сему проливу быть». -«Очень хорошо», - сказал я, и тотчас велел отвезти туда несколько десятин нового теса, и поехавши туда, указал ими обе черты затеваемого прокопа. Но наместнику cиe мое назначение было не угодно. Ему показался назначаемый остров слишком мал. «Нет, - сказал он, это слишком мало, а поназначьте его уже гораздо более, и вот так-то и так-то», - указав мне рукою. «Хорошо, ваше высокопревосходительство, - сказал я, - но тут берег уже нарочито высок и в сем случае копки доведется очень много, и остров сей будет коштовать многих денег». — «А какая нужда, - подхватил наместник, - хотя б и в тысячу рублей или более обошелся, мы бы /48/ тем помогли еще и беднякам городским». — «Ежели так, - отвечал я, - то за мною дело не станет.» И тотчас поехал и назначил, как ему хотелось; но признаюсь, что делал cиe с некоторым нexoтением, ибо вся cия наместникова затея была не по моим мыслям, и я предусматривал, что работы и трудов будет много, и что денег растеряем мы, и никакой дальней красы тем не произведем и ничего важного из того не выйдет. Но, как любящий все великое, наместник неотменно того хотел, то принужден я был его желание исполнить и заблаговременно приготовлял себя к многим новым трудам и заботам.
В следующую за тем ночь пред светом приехали к нам действительно ожидаемые знаменитые гости, Федор Матвеевич Толстой и Матвей Васильевич Муромцов. И первый не успел проснуться, как задолго до вставания наместника прислал за мною и просил меня, чтоб я сводил его в сад и показал ему все мною сделанное. Я охотно согласился на его желаниe и, водя его всюду и всюду, имел удовольствие слышать и от сего, весь свой век при дворе жившего и все видевшего вельможи, всему и всему, сделанному мною, превеликие похвалы, и при сем уверился, что все расположено и сделано было мною с наилучшим и новейшим вкусом. Песчаной руине, каскаду и гроту не мог он приписать довольно похвал; но ничем я его так не удивил, как своим эхоническим зданием. И этот случай в особливости так мне памятен, что не могу и ныне его забыть. Приведя его в надлежащий размер, спросил его: «Каково cиe здание кажется вашему превосходительству». – «Очень хорошо и очень у места», - сказал он. «Но за ним есть еще штука, - подхватил я, - оно у меня эхоническое и производит прекрасное эхо: не изволите ли послушать?» Сказав cиe, закричал я. Г. Толстой не успел услышать ответ, как, усмехнувшись, ска- /49/ зал мне: «Ах, братец, вздумал обманывать, посадил там человека, да и говорит, что эхо». — «Неужели вы не верите, - подхватил я, - и вправду думаете, что там у меня человек для ответствования посажен?» — «Да как же не так, - подхватил он, - как можно этакому эху быть?» Засмеялся я, cиe услышав, и сказал: «Но как можно, чтоб я стал вас обманывать? Но коротко: ежели не изволите верить, что это натуральное эхо, то не угодно ли самим вам закричать, верно ваш голос отменен от моего и вы услышите, что тем же голосом будет и ответ». Он тотчас закричал и, услышав ответ, он опять-таки сказал: «Воля твоя, а я не верю».— «Ну, хорошо, - подхватил я, - когда не верите, то не изволите ль закричать что-нибудь по-французски или по-немецки?» — «Неужели у тебя там француз или немец посажен?» Он и закричал действительно по-французски. И как такой же ответ услышал, то тогда только он удостоверился, и cиe побудило его сказать: «Фу, какая пропасть, отроду не слыхивал такого прекрасного и удивительного эхо; но отчего же это и как?» И тогда принужден был я ему также cиe изъяснить, и потом повел к самому зданию.
В самое cиe время прибежали к нам сказывать, что наместник встал. A cиe и принудило нас поспешить своим возвращением во дворец. Как был он наместнику хорошим приятелем, то гость сей был для него очень приятным, и он не успел поздоровкаться, как и начал расхваливать наш сад и все виденное им, и тем возбудил и в господине Myромцове крайнее любопытство все видеть. Но сему брался наместник сам все показывать, как и действительно мы во весь почти сей день все сообща по саду проходили и по всем местам проездили. А как все cии, так и многие другие приехавшие из Тулы гости, все превозносили и похваляли, то /50/ наместнику было сиe очень приятно и он отменно был весел.
Как в последующий за сим день был праздничный, как день восшествия на престол императрицы, то и наместник, со всеми гостями своими, был у нас в церкви для слушания обедни и благодарного молебна, и был очень доволен, что мы успели уже выучить тем временем певчих. Что ж касается до г. Толстого, то сего вазы мои так прельстили, что он одну из них выпросил для образца, желая таковые же сделать и в своей церкви. После обедни угощал наместник всех гостей у себя обеденным столом, а после обеда опять ходили мы гулять по саду, и день сей провели весело. Для меня же был он более всех приятен, поелику мне произносимы были всеми похвалы, что весьма щекотило мое самолюбие. Но никем я так доволен не был, как г. Толстым. Сей, стоючи с наместником на крыльце в саду, при случае разговора о красивости положения тамошнего места и сада, сказал: «Все это хорошо, но лучше всего этого сам Андрей Тимофеевич». Этими словами доставил он мне более удовольствия, нежели каким бы дорогим подарком, и удовольствие мое усугубилось, когда наместник, улыбнувшись ему в ответ, на cиe сказал: «Да, это правда». А не менее было мне и то приятно, что все, бывшие тут гости, видя особенное благоволение ко мне наместника, оказывали и сами мне отличное уважение и наперерыв друг перед другом ко мне ласкались. Mнoгиe из них не преминули на другой день посетить и меня в моем доме, а бывшие тут же некоторые госпожи сделали честь своим посещением и жене моей. Сам г. Толстой вместе с г. Муромцовым не оставили также сделать мне утренний визит, и мы ласкою их всех были очень довольны. /51/ /.../
Не успел я того гостя сжить с рук /Давыдова – А.В./, как принялся я за выполнение наместникова приказания в рассуждении прокопа. И как цена положена за каждую кубическую сажень довольная, то как скоро мы о том в городе и в деревнях распубликовали, то и явились многиe охотники из городских бедных мещан и того множайшие из наших волостных мужиков, также отставных конюхов, имевших жительство свое в селе нашем, и я едва успевал назначать им и вымеривать места при помощи солдат, в моей команде находившихся. Дело cиe было сопряжено для меня с немалым трудом, и который тем был для меня отяготительнее, что не доставлял никакого мысленного удовольствия, поелику я предвидел, что хотя употребим мы трудов множество, растеряем денег бездну, а из всего того не выйдет ничего хорошего. Что и совершилось действительно. Мы, работая над сим глупым и, прямо можно сказать, топорным и крайне для меня скуч- /52/ ным делом несколько недель сряду, употребили на cию глупую затею болee тысячи рублей денег, и я хотя напрягал все силы ума своего к приданию сему широкому и глубокому прокопу и делаемому чрез то островку колико можно лучшего и натурального вида, но всеми стараниями своими не мог сделать ничего достойного замечания и хорошего, и нельзя было никак подделать под натуру. И мы, вместо желаемого острова, получили превеликий клок земли, отделенный от супротивного берега широким прокопом, в который хотя и пропустили из пруда воду, но оная, за высотою берегов прокопных, из дома была совсем почти не видна. Словом, дело cиe было столь неудачно, что со временем принуждены мы были все cиe кинуть, как вещь, более безобразия, нежели желаемого украшения производящую, которая и поныне служит, да и навсегда останется памятником пустой затеи бывшего тогда нашего наместника. /.../
Освободившись наконец от всех /53/ гостей и препоручив с наемщиками копать землю своим подчиненным, сам я весь июль месяц занимался множеством разных любопытнейших и для меня приятнейших надворных работ, служащих для дальнейшего украшения нашего парка или магазейной рощи и тамошних окрестностей. Мне вздумалось прорубить еще несколько аллей в сей прекрасной роще, запрудить внутри оной еще пруд, расписать всю длинную заднюю стену нашего магазина так, чтоб она со стороны рощи представляла целый ряд больших каменных двухэтажных домов, раскрашенных разными красками и испещренных множеством окон; чем и придал я всему сему месту новую и чрезвычайную красу. Кроме сего многие дни занимался я подниманием вновь нижних, вытекающих из горы источников при верховье моего длинного водовода. Мне хотелось испытать, не могу ли я соединить сию воду с верхнею и тем увеличить течение в водоводе. Cиe составило немалый кусок работы, и трудов к тому положено было много. Но, по крайней мере, вознаграждены они были превеликим удовольствием, которое я имел, достигнув до желаемого и получив в сей затее успех совершенный.
На производство всех сих работ употреблял я, с дозволения и приказания наместника, провинившихся разными дурными делами волостных крестьян, вместо наказания наряжаемых по списку, в который все они были вписываемы. Но между тем как я с ними хлопотал и трудился, не один раз принужден бывал от работ сих отрываться, как для угощения приезжающих то и дело ко мне разных гостей, так и для собственной езды с семьянинками моими по соседственным дворянам, друзьям и знакомцам нашим. Не один раз отвлекали меня от работ и разные именитые особы, проезжающие чрез наш город и селение и заезжающие ко мне на перепутьи и для гулянья в нашем саду. /54/
Из числа сих в особливости достопамятен мне был сын тогдашнего именитого большого вельможи нашего, графа Строганова, Павел Александрович, прославившийся после, во время французской войны, военными действиями и славящийся еще и поныне. Он был тогда хотя еще мальчиком лет 15-ти, но носил уже звание камер-юнкера и путешествовал по разным местам России с гувернером своим, одним профессором, иностранцем, человеком весьма знающим и ученым. Сему, в проезд свой через Богородицк, восхотелось также видеть наш главный сад и все в нем украшения, и я принужден был водить его по всем местам и все и все показывать, и очень доволен был совершенным всего одобрением от его гувернера, как знатока во всем великого. Он расхваливал впрах все произведенные мною дела и все мои выдумки и затеи. Что ж касается до самого его питомца, то сему, по молодости его, всего более полюбился мой лавиринт, в одном ревире сада помещенный, и для скорости из низенького и прекрасного частокольца составленный. Любопытство сего молодого человека было так велико, что он избегал сам все дорожки с превеликим для себя удовольствием и расхваливал мою выдумку и все употребленные при том обманы и распутия. Обеих их угостил я у себя завтраком и с удовольствием проводил их от себя в дальнейший путь.
Кроме сего, памятно мне, что мы с сыном занимались около сего времени составлением из разноцветных и удивительных песков наших песчаных коллекций, сделавшихся впоследствии времени столь славными, что, по редкости своей, служили украшениями самим натуральным кабинетам и кунсткамерам. Повод к выдумке и изобретению сему подало нам множество глыб из разноцветных песков, остававшихся при обделке песчаной развалины нашей и при разработке других мест с сими редкими и удивительными песками. Спер- /55/ ва делывали мы из них разные фигурки, пирамидки и пьедестальцы. Но как с сими было немало хлопот, да они же были и не прочны, то вздумалось мне, для лучшего предъявления всякому сей удивительной игры натуры, распиливая пилами помянутые куски и глыбы, обтирать и выделывать из них тоненькие четвероугольные дощечки и набирать из них разноцветные целые плоские ящички, отделяя штучку от штучки узкими полосками зеленого сукна. И как для обоих нас с сыном была работа cия не только любопытна, но и крайне увеселительна, то не один раз все столы в моем кабинете укладены бывали несколькими сотнями таковых разноцветных песчаных дощечек, и мы оба с ним в работе сей не знавали даже усталости, и впоследствии времени, одаряя кое-кого таковыми ящичками, доставляли многим превеликое тем удовольствиe. И они сделались так славны, что восхотела иметь их императорская академия для пересылки их в подарок в иностранные натуральные кабинеты, а в достопамятность храню я поныне у себя несколько таковых ящичков, наполненных наилучшими штучками.
Но я заболтался уже, рассказывая вам о сих мелочах, и мне время уже cиe письмо кончить и сказать вам, что я есмь ваш, и прочая. (Сентября 26-го дня 1810 года). /56/ Т. 4 стлб. 28-56.

Подготовка текста, вступительная статья и комментарии А.Ю. Веселовой по изданию: Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. 1738-1793. Т. 1-4. Ред. М.И. Семевский. СПб., 1870-1873