Анна Ананьева, Александра Веселова. Сады и тексты (Обзор новых исследований о садово-парковом искусстве в России). 2

От сада к усадьбе

 
Как показывают названные исследования, литература во многом формировала образ жизни в усадьбе. В свою очередь, в историческом плане, распространение эстетики пейзажного, в российской терминологии -- натурального сада способствовало развитию специфической жизненной философии, характерной для «человека в усадьбе». Показательно, что именно в рамках усадебной культуры актуальная для садово-паркового искусства оппозиция с ремеслом теряет свою остроту. Представление о саде в рамках усадебного ансамбля формируется гетерогенным корпусом текстов, включающим в себя, наряду с произведениями словесности разного художественного уровня, мемуары, письма, хозяйственные записки и проекты {75}, наказы помещиков крестьянам. Все это многообразие материала находится в центре внимания усадьбоведения {76}. Данная научная дисциплина возникла в конце XIX в. на фоне исчезновения традиционных экономических основ усадебной культуры, вызвавшего ностальгию по разрушающимся «дворянским гнездам». Эта тема нашла воплощение в русской художественной литературе уже с середины XIX в., и свойственное ей настроение сожаления о невозвратимом прошлом было с характерным для эпохи модерна надрывом подхвачено в художественной деятельности объединения «Мир искусства». Примечательно, что аффектированный пассеизм элитарных декадентских кругов нашел отклик в современной ему публицистике. В 1910 г. был опубликован специальный выпуск искусствоведческого журнала «Старые годы» (июль-сентябрь), посвященный русским усадьбам, а с 1914 г. начал выходить журнал «Столица и усадьба» с подзаголовком «Журнал красивой жизни» {77}. Редколлегия этого журнала так объясняла свою задачу: «Красивая жизнь доступна не всем, но она все-таки существует, она создает те особые ценности, которые когда-нибудь станут общим достоянием. Хотелось бы запечатлеть эти черточки русской жизни в прошлом, рисовать постепенно картину того, что есть сейчас, что осталось, что видоизменяется, подчеркнуть красивое в настоящем» {78}. Обращаясь к разным читательским кругам, оба эти издания во многом способствовали формированию усадебного мифа, до сих пор существующего в бытовом сознании. Выделение в начале XX в. усадьбоведения в самостоятельную дисциплину происходит на фоне активно заявляющего о себе краеведения {79}, с одной стороны, и принимающего крупномасштабные формы научного интереса к садово-парковому искусству, с другой. Именно в этот момент выходят до сих пор остающиеся хрестоматийными исследования А.И. Успенского и В.Я. Курбатова {80}. /365/ События Первой мировой и гражданских войн привели к уничтожению целого ряда объектов. Но коренные изменения в усадебном ландшафте повлекли за собой социокультурная перестройка послереволюционной России, в ходе которой произошло функциональное переустройство конкретных садовых и усадебных ансамблей. В частности, ряд объектов был перепрофилирован в дома отдыха, детские сады, больницы, или, в лучшем случае, музеи. При этом, если архитектурная часть ансамбля в основном сохранялась, то сады или вырубались сразу или постепенно приходили в запустение и исчезали. Большая же часть усадебных комплексов была просто уничтожена. В контексте физического исчезновения как усадебных, так и садовых ансамблей мифологизация садовой темы выходит на новый виток и даже институциализируется в связи с созданием в 1922 г. Общества изучения русской усадьбы (ОИРУ). Общество просуществовало восемь лет и регулярно выпускало сборник «Русская усадьба», в котором публиковало результаты своих исследований. Работа общества была возобновлена в 1992 году, и с тех пор вышло десять новых сборников под тем же названием {81} и несколько богато иллюстрированных альбомов {82}. Участники возрожденного ОИРУ позиционируют усадьбоведение как междисциплинарную область гуманитарного знания {83}. Садово-парковое искусство является при этом составной частью их деятельности. Садам посвящены самостоятельные исследования, публикуемые в трудах ОИРУ, кроме того, работы по истории отдельных усадебных комплексов содержат богатую фактографическую информацию и редкий иллюстративный материал.

Усадьбе как «пласту жизни» посвящен сборник статей Института теории и истории изобразительных искусств Российской академии художеств, выпущенный под редакцией И.В. Рязанцева. Авторы статей -- искусствоведы -- «руководствуются желанием рассказать об утраченном, восполнить недостающее в уцелевшем, по достоинству оценить сохранившееся» {84}. Внимание исследователей сосредоточено не только на усадебном садово-парковом искусстве (О.В. Докучаева, И.В. Рязанцев), но и на архитектуре (Д.О. Швидковский, Г.К. Смирнов), скульптуре (О.А. Соснина), живописи (Л.Ю. Сасинская, А.А. Карев, А.В. Лебедев) и декоративно-прикладном искусстве (И.К. Ефремова). В контексте данного обзора особенно интересна статья И.М. Марисиной, посвященная феномену путешествия в усадьбу, которое характеризуется как «неотъемлемое традиционное звено жизненного уклада» {85}. Автор рассматривает типы поездок, средства и виды передвижения, повествует о вещах, сопровождающих путешественников второй половины XVIII в. Наблюдения автора, охватывающие особенности путешествия в усадьбу, строятся на основе разнообразных текстовых источников, среди которых письма, романы, календари, путеводители, описания и мемуаристика. Характерно, что для предпринимаемой Марисиной реконструкции деталей усадебного путешествия одинаковой фактической ценностью обладают как руководства по усадебному строительству, так и записки русских владельцев имений (например, знаменитые мемуары А.Т. Болотова) или письма иностранных путешественниц (в частности, сестер Марты и Кэтрин Вильмонт). Наряду с использованием этих источников, автор статьи приводит примеры и из художественных произведений, таких как /366/ комедия Д.И. Фонвизина «Недоросль» и стихотворения Г.Р. Державина. Одновременно с этим пластом текстов, объединенных в группу своеобразных «свидетельств очевидцев», в статье широко используется информация из более поздних источников, обращающихся к тематике прошлого русской культуры, например, очерков «о старине» М.И. Пыляева и В.С. Иконникова. В результате анализа этого гетерогенного корпуса текстовых источников автор статьи приходит в выводу о наличии определенной общей для всех «материальной культуры путешествий», сформировавшейся к концу XVIII в. В рамках этой «коллективной традиции» Марисина распознает наличие индивидуальной «духовной атмосферы» {86} усадебных путешествий. Индивидуальность общепринятой практики переездов из города в усадьбу и обратно, по ее мнению, находит выражение прежде всего в описании ощущений во время путешествий, причем как реальных, так и воображаемых. Примерами того служат стихи и проза второй половины XVIII в. с описаниями деревенской жизни «как идеализированных, так и достаточно документальных» {87}. Здесь автор меняет модус своего отношения к текстам от «документального» к «литературному». Если ранее текстовые документы служили ей источником фактической информации для презентации «коллективного» феномена усадебного путешествия, то теперь автор статьи использует их в связи с характерной для них «индивидуальностью» и «литературностью». Марисина делает небезынтересные высказывания о поэтической практике, сопровождающей усадебное путешествие, не предпринимая однако попыток дифференциации своей позиции по отношению к проблеме текстов, с которыми она работает. Исследовательница подмечает, что формирующееся в изучаемую эпоху «новое чувство природы меняет эмоциональный строй отношений человека с окружающим миром», достигает кульминации в рамках «странствия» по усадебному парку. Садово-парковое пространство предлагает для этого ряд специфических условий, в частности, «знаковая природа пейзажного парка подсказывала множество отправных точек для мысленного путешествия» {88}. Автор приходит в выводу, что усадебное путешествие из бытовой практики постепенно перешло в литературу и искусство, таким образом, «ситуация реального путешествия стала распространенным метафорическим приемом литературного языка XVIII века». Подводя итоги, Марисина констатирует, что в России на рубеже XVIII и XIX вв. имело место специфическое пересечение и плодотворное взаимодействие культурных пространств путешествия и усадьбы, на территории которой именно планировка архитектурно-паркового ансамбля задавала координаты некого «экстракта вселенной» {89}.

В этом сборнике впервые была опубликована статья О.С. Евангуловой, автора ряда основополагающих исследований по истории дворцово-парковых ансамблей Москвы и Московской области. Эта публикация широко освещает тему памяти в русской усадьбе. Результаты многолетней исследовательской работы О.С. Евангуловой нашли отражение и в ее новой монографии, центральная идея которой, вынесенная в заголовок, строится на «вселенческом» характере русской усадьбы {90}. Размышления о памяти разворачиваются здесь в рамках «домашней истории» усадьбы и ее жителей и находят продолжение в освещении особенностей материальных средств увековечивания – изображений и надписей, используемых в усадебном ансамбле. Автор книги привлекает множество свидетельств современников «золотого века» усадебного садоводства, следуя традиционному взгляду искусствоведов на текстовые источники, и на их основе предпринимает реконструкцию картины русской усадебной жизни. Повествование строится вокруг таких крупных тематических комплексов, как /367/ оппозиция сельского и городского образа жизни, природные и исторические пласты в художественной структуре усадьбы, художественная деятельность владельцев.

Объемная и богато иллюстрированная книга Присциллы Рузвельт {91} американской исследовательницы повествует о следующих моделях усадебной жизни России второй половины XVIII – первой половины XIX в.: во-первых, садово-усадебный ансамбль в качестве игровой площадки аристократии, реализующей здесь свои прихоти и фантазии; во-вторых, усадьба как патриархальный мир ритуализованных праздников и традиций; в-третьих, перевоплощающаяся в пасторальную Аркадию усадьба поэтов и художников. В основе размышлений автора лежит представление о том, что реализованным в действительности моделям усадебной жизни соответствуют центральные главы истории российской элиты и ее поисков идентичности. Книга Рузвельт является первой крупной работой на английском языке о русской усадебной культуре и пользуется и по сегодняшний день популярностью среди иностранных специалистов, обращающихся к теме. Тем досаднее, что при ближайшем рассмотрении становится очевидной методологическая слабость этого исследования, представляющего собой скорее занимательную и яркую фантазию на тему «жизнь в русской усадьбе», чем основательное повествование по «истории общества и культуры», как это обещает подзаголовок книги. Основным крупным недостатком работы следует признать принципиальное неразличение фактов и фикций, смешение которых наблюдается как на уровне выбора и анализа источников, так и в ходе их толкования. Характеризуя цель книги, исследовательница пишет, что усадебная жизнь завораживает ее с тех пор, как она впервые прочла прозу Тургенева {92}. Это признание оказывается, однако, не просто эмоциональным жестом, оправданным общим настроением жанра введения, а приобретает характер своеобразной исследовательской программы, в основу которой положено не просто выборочное, а аффирмативное отношении к источникам {93}. /368/ Глубокая проблематичность такого подхода становится наглядной, если рассматривать его в фокусе центрального для данного обзора вопроса. Обратимся в качестве примера к главе «Идеальные миры. Идиллия русской интеллигенции». Здесь Рузвельт очерчивает возникновение интеллигенции как феномена в конце XVIII в. в следствие оппозиционных настроений образованных слоев населения по отношению к официальной политике государства. Одна из характерных черт русских интеллигентов – большую часть года они проводят на селе, причем предпочтительно в родовой усадьбе. Особое значение исследовательница отводит невозвратному детству в усадебных садах, возведенному в статус талисмана, приблизиться к которому можно посредством приобретения новой усадьбы или с помощью виртуального восстановления в стихах и мемуарах. В ходе последующего повествования автора книги формальный признак автопоэтического и автобиографического письма, сгущающийся в топос потерянной идиллии детства, незаметно превращается в структурный признак русской усадьбы. С ним соотносятся в последующем изложении такие ключевые характеристики наступающего XIX в., как индустриализация и экономическая отсталость или либерализм и политическая цензура {94}. Свой тезис об усадьбе как идиллии русской интеллигенции первой четверти XIX в. Рузвельт конкретизирует на трех примерах в связи с Г.Р. Державиным, А.М. Бакуниным и П.А. Вяземским. В случае с Державиным автор опирается на стихотворное произведение «Евгению. Жизнь Званская» (1807), содержание которого передается в прозе {95}. Описание усадебного быта в этом поэтическом тексте Рузвельт использует, с одной стороны, в качестве идеальной модели начала XIX в., а с другой, как материал к реконструкции фактической жизни в усадьбе, реализующей требования антиаристократической модели {96}. Интересно, что в заключении автор приходит к выводу о высокой степени поэтичности и художественности этой самой реконструированной по лирическому тексту жизни в усадьбе. Картина садово-усадебной жизни русской интеллигенции начала века, которую представляет Рузвельт своим читателям, наполнена красочными рассказами о том, что помещик Державин охотился после завтрака на реке за зайцами, а помещик Бакунин держал в клетке двух соловьев. Возможность интертекстуальных связей или внутрилитературных соответствий иного толка находятся вне горизонта исследовательницы, работающей в одной главе с текстами поэтических описаний Осуги и Званки. К сожалению, автор этой книги не располагает инструментарием, позволяющим использовать литературные источники, находящиеся в ее распоряжении, в целях серьезного анализа какого-то бы то ни было феномена культуры. Кроме того, в представлении автора отсутствует четкое осознание различных временных пластов, при всей очевидной ориентации на крупные исторические события исследуемых эпох. Размывание хронологических границ распространяется и на визуальный материал: в книге используется графические и живописные работы описываемой эпохи наряду с акварелями, выполненными в начале XX в., в качестве иллюстраций одного ряда, подтверждающих высказывания автора и отражающих историческую действительность усадебной жизни России.

На этом фоне особо следует отметить монографию Т.П. Каждан {97}, представляющую собой скрупулезное освещение основных тенденций в архитектуре, в том числе и садовой, русской усадьбы 1830 -- 1910-х гг. Во-первых, указанный период нечасто /369/ попадает в поле зрения исследователей усадьбы (по сравнению с периодом ее «золотого века» -- второй половины XVIII – начала XIX в.), особенно в трудах обзорного характера. Во-вторых, Каждан охватывает большой объем материала, уделяя внимание как известным и хорошо сохранившимся усадьбам вроде Абрамцева, так и небольшим не дошедшим до нас поместьям. Наконец, обращает на себя внимание корректное использование источников разного типа, как традиционных для историка архитектуры планов и изображений, так и описаний, в том числе художественных. Оставаясь в рамках поставленной задачи – осветить смену архитектурных стилей и моды в русской усадьбе исследуемого периода, монография Каждан намечает выходы и на другие, иногда более общие проблемы изучения пространства усадьбы. Специфика усадебного пространства заключается в скрещении экономических вопросов с эстетическими. Взаимосвязь утилитарных и художественных элементов характерна и для пространства сада, но роль сада как эстетического объекта, выражающаяся, например, в его подчеркнуто эмблематическом и репрезентативном характере, предоставляет ему больший спектр возможностей. В частности, начиная с XVIII в., заострившего вопрос о взаимодействии текста и сада, до первой четверти XX в. исследователи садово-паркового искусства постоянно сталкиваются со сплетением идеологических, политических и эстетических мотивов, непосредственно сопровождающих смену садовых стилей.

Дискурсивный анализ

Исследования, обращающиеся к процессам порождения знания, его циркуляции и отношению к институтам власти, указывают на необходимость освещения специфической дискурсивности сада {98}. Такая постановка вопроса позволяет на новом уровне подойти к изучению политических аспектов взаимоотношений сада и текста, в том числе репрезентацию власти в ее связи с садово-парковым искусством. Изучению проблемы репрезентации власти в садовом пространстве посвящены работы литературоведа Андреаса Шëнле, профессора Мичиганского университета [В настоящий момент Андреас Шёнле – профессор Queen Mary, University of London]. Так, обращаясь к процессам, сопровождавшим колонизацию крымских территорий в конце XVIII в., исследователь подмечает, что при этом новая российская провинция соотносилась с образом идеального сада {99}. Представление о «крымском саде» прослеживается на уровне государственной идеологии, одической поэзии и хозяйственного переустройства местности. В своем исследовании, работая на пересечении эстетики, поэтики и политики, Шëнле показывает, что именно из садово-паркового дискурса черпается аргументация имперской политики, направленной на подчинение в идеальном порядке сада гетерогенной как в этническом, так и в географическом плане территории. В ряде статей Шëнле исследует сквозь призму обоюдного влияния литературы и садово-паркового строительства разнообразные механизмы взаимодействия бытового устройства дворянских поместий и тех усилий, которые их владельцы направляют на структурирование собственного жизненного пространства. В качестве источников используются переписка, мемуары, путевые заметки, эстетические трактаты, романы, поэзия наряду с живописным и графическим материалом. С помощью микроанализа таких примеров садово-парковых проектов, как Царское село Екатерины II, Надеждино А.Б. Куракина и Дворяниново А.Т. Болотова, литературовед анализирует стратегии автопрезентации их владельцев в контексте «большой» истории русской культуры XVIII в.{100}

Развитие чувства природы Hового времени и представлений о субъекте и ландшафте происходит в рамках дискуссии о садовых стилях. Изменения, происходящие в это столетие, воспринимаются современниками как революционные. Дословно это определение вводится в дискуссии о регулярном и ландшафтном стилях садово-паркового искусства {101}. Зарождение нового отношения к природе сопровождается размышлениями об эстетическом восприятии внешнего мира и возможностях его выражения художественными средствами. Полемика, развернувшаяся вокруг понятий природа и искусство и определения их взаимосвязи, приводит к возрастанию интереса к садово-парковому искусству. На определенный период времени именно сад становится тем специфическим пространством, по отношению к которому формулируется и в рамках которого распространяется доверительное отношение к новому восприятию природы, признающему красоту отдельных предметов природного мира и раскрывающему переживающему субъекту возможность непосредственной связи с внешним миром. В течении XVIII в. теория и практика садоводства постепенно приобретают характер дискурсивной деятельности, в рамках которой переживаются и апробируются существенные моменты социально-исторического, политического и философского характера. Значительную роль в формировании пейзажной эстетики, определившей ход «садовой революции», играют взаимоотношения садово-паркового искусства с другими видами искусства, в частности, с живописью и поэзией. Именно в литературных произведениях, в особенности, в описании садов распознается значительное средство развития и распространения эстетики пейзажного сада. О такой специфике дискурсивной практики садоводства рассуждает в своей работе швейцарский литературовед Михаэль Гампер {102}. Его исследование, посвященное немецкой садовой литературе последней трети XVIII века, носит методологически новаторский характер. В монографии Гампера приводятся доказательства того, что литературе о садах удалось интегрировать большое количество различных поэтологических программ и образовать, таким образом, гетерогенный корпус текстов, которые, используя разнообразные инновативные стратегии, формируют жанр садового описания, отвечающий требованиям литературы и обладающий культурно-исторической релевантностью. Изучение садоводства как дискурсивной деятельности в рамках специфики русской культуры представляется нам перспективным направлением /371/ исследования {103}. Проблема взаимоотношений сада и текста осознается уже в первых на русском языке садовых трактатах, появившихся в последней трети XVIII в.{104} Эта проблема дискутируется в связи с обсуждением достоинств и недостатков конкурирующих в это время в России садовых стилей (регулярного и натурального). Садово-парковое пространство становится экспериментальной площадкой, которая позволяет, следуя разным миметическим концепциям, выяснить возможности вербальной фиксации внешнего мира. Соответственно, описания садов используют разнообразные и нередко конкурирующие текстовые стратегии и обслуживают различные дискурсы {105}. Очевидно, что для периода конца XVIII в. вопрос о соотношении сада и текста имеет самостоятельную ценность и является объектом постоянной рефлексии, но на протяжении XIX в., по мере постепенной профессионализации садово-паркового искусства и его изучения, его актуальность парадоксальным образом снижается. Заново поставленный в XX в. в рамках семиотики культуры вопрос о тексте сада может получить дальнейшее развитие в свете изучения практики и теории садово-паркового искусства как дискурсивной деятельности. Помимо принятого на данный момент междисциплинарного подхода к заявленной проблеме, интересных результатов можно ожидать от учета таких особенностей садово-паркового искусства, как его интермедиальность, пространственность или перформативность. Намеченные в исследованиях семиотики поведения и пространства аспекты могут быть развиты в направлении изучения процессов смыслообразования и циркуляции знания о садах в текстах. /372/

Выводы

Подводя итоги, следует отметить, что за последние двадцать лет появилось множество исследований, как отечественных, так и зарубежных, в которых освещаются различные аспекты садово-парковой культуры России во всей ее комплексности. Вопрос взаимоотношений сада и текста, независимо от специфики методологического подхода, фигурирует во всех исследовательских контекстах. Однако при ближайшем рассмотрении приходится констатировать, что именно этот, центральный для предмета изучения вопрос, не всегда оказывается достаточно отрефлектирован исследователями. Авторы обзора видят в этом одновременно и принципиальную слабость всего корпуса исследований о русских садах, и, вместе с тем, дальнейшие перспективы работы в указанном направлении. Основными причинами существующих на данный момент недостатков можно признать следующие. Абсолютным большинством исследователей признается структурно-функциональная неоднородность произведения садово-паркового искусства, обуславливающая ставшую общепринятой междисциплинарность подхода. Тем не менее, обращаясь к опыту смежных гуманитарных дисциплин, авторы работ о садах, как правило, не пересматривают коренным образом позиций «собственной» научной дисциплины. Следствием такого подхода оказывается лишь соположение разнохарактерного материала, методик и их результатов, а не гармоничная интеграция, которая могла бы гарантировать принципиальную научную новизну исследования. В частности, в свете заданной темы авторам обзора представляется проблематичным отношение к тексту в рамках изучения садово-паркового искусства. У текста есть свои имманентные свойства, условия возникновения, специфика устройства и законы материального существования, а также способы воздействия на свое окружение (читателя, другие тексты и артефакты) и особенности восприятия им же. В ряде исследований о садах, написанных не филологами, этот факт игнорируется, хотя современная гуманитарная наука предлагает соответствующие приемы изучения, в том числе интеграционные. Возможности этого подхода демонстрируют некоторые работы, написанные филологами, в том числе в соавторстве с искусствоведами. Филологические работы, представляющие сад как объект культуры в широком смысле этого слова, однако, часто страдают недостаточным пониманием специфики изучения архитектурных объектов, ландшафта или растительного мира. Столь же проблематичным является рассмотрение сада как социополитического феномена {106}, специфика которого могла бы быть выявлена с помощью аналитического аппарата, разработанного современной историографией и дающего возможность перехода от анализа художественного и бытового поведения к изучению вопросов власти. К сожалению, отечественные историки редко обращаются к садовому материалу, хотя возможности работы с материалом эмблематики и иконографии сада продемонстрированы в некоторых исследованиях по русской истории {107}. В отдельных случаях изучения смежных с садово-парковым искусством явлений русской культуры вовсе не учитывается комплекс вопросов, связанных с /373/ эстетическими особенностями не только текста, но и сада {108}. Однако использование опыта таких методик, как семиотический или дискурсивный анализ, о которых говорилось выше, позволило бы пересмотреть некоторые ключевые вопросы истории русского садово-паркового искусства, например, представление о периоде петровских преобразований как точке отсчета в развитии отечественного садоводства или об отмене обязательной службы для дворян в екатерининскую эпоху как об условии расцвета усадебного строительства {109}. Современное усадьбоведение предпочитает оперировать общими местами, сформулированными отечественной историографией советского периода, или обращается к шаблонам западной исторической мысли времен холодной войны. В то же время, очевидны достоинства хорошо разработанной усадьбоведением техники микроанализа и изучения деталей усадебного быта. Включение этого богатого материала в более широкий контекст явлений истории культуры, с учетом, например, опыта культурной антропологии, придало бы вес результатам исследований в рамках усадьбоведения и повысило бы престиж данной научной дисциплины. Положительный эффект могло бы дать критическое отношение к проблеме памяти как культурной, так и генеалогической. Как показывают современные исследования, учет специфики феномена памяти позволяет обратиться к временной парадигме как к предмету изучения {110}. /374/ Текстам об усадьбах и их садах имманентно присуща утопическая направленность в будущее и историческая ориентация на прошлое, поэтому применение к ним аналитического аппарата, разработанного исследованиями механизма памяти, позволит раскрыть специфику таких конкретных явлений, как пассеизм, и избежать наивной идеализации самого предмета изучения, опасность которой признает большинство исследователей {111}. Подводя итоги, следует признать популярность темы садово-парковой культуры как в научных кругах, так и на уровне бытового сознания. Тем не менее, при всем обилии публикаций, вопрос о соотношении сада и текста, представляющийся авторам обзора базисным как на метауровне, так и на уровне изучаемого материала, редко становится предметом рефлексии. По нашему мнению, дискуссия о саде и тексте в научном сознании не сформировалась, хотя она могла бы стать консолидирующим началом для объединения усилий представителей разных дисциплин, изучающих различные аспекты садово-парковой культуры. /375/

--------------------------------------------------

1. Цитата с обложки тематического приложения к журналу «Интерьер + дизайн» (2004. № 5), носящего название «100% загородный дом» и выходящего тиражом в 40.000 экземпляров.
2. Следует отметить, что при этом пока не стал очевиден спрос на глянцевые журналы с рекомендациями по скульптуре, живописи, литературе или музыке, нацеленные на ту же аудиторию, хотя в области изобразительного искусства эту функцию отчасти пытается взять на себя журнал «Пинакотека». Рекомендации по приобретению произведений искусства, наряду с предметами дизайна, содержатся и в выпусках вышеупомянутого журнала «Интерьер + дизайн».
3. Лихачев Д.С. Поэзия садов. К семантике садово-парковых стилей. Сад как текст. Л., 1982 (2-е изд. — СПб., 1991; 3-е изд. — М., 1998).
4. Веселова А.Ю. Эстетика Андрея Тимофеевича Болотова (литературная критика и садово-парковое искусство). Дис... к.ф.н.. СПб., 2000. См. также статьи Веселовой: Роман и парк в интерпретации А.Т. Болотова: единство принципов организации эстетического объекта // Русская филология. Вып. 10. Тарту, 1999. С. 36–43; Оппозиция естественное/искусственное в системе эстетических воззрений А.Т. Болотова // Внутренние и внешние границы филологического знания. Калининград, 2001. С. 124–129; Пространство парка в трудах А.Т. Болотова // Пространство и время воображаемой архитектуры. Синтез искусств и рождение стиля. (Царицынский научный вестник. Вып. 7-8). M., 2005. Рассмотрение садово-паркового искусства в контексте эстетических воззрений одного автора было продолжено на примере творчества Н.А. Львова: Веселова А.Ю. Парк в эстетической концепции Н.А. Львова // Н.А. Львов и его современники: литераторы, люди искусства. СПб., 2002. С. 30–37.
5. Веселова А.Ю. Язык и стиль садовых трактатов конца XVIII – начала XIX вв. // Пространство и время воображаемой архитектуры. Синтез искусств и рождение стиля. (Царицынский научный вестник. Вып. 7-8). M., 2005.
6. Ананьева А. В. Садово-парковое искусство в России с 1700 по 1850 года и его воплощение в литературе в свете русско-немецких культурных связей. Гиссен, 2005 (манускрипт дисс. на нем. яз.: Ananieva Anna. Park- und Gartengestaltung in Russland zwischen 1700-1850 und ihre poetische Bearbeitung unter besonderer Berücksichtigung deutsch-russischer Beziehungen. Gießen 2005 (Typoskript).).
7. Ananieva A. Erinnerung und Imagination. Der Landschaftspark von Pawlowsk im europäischen Gartendiskurs zwischen 1777 und 1828 // Krieg und Frieden – eine deutsche Zarin in Schloss Pawlowsk. Ausst.-Kat. Haus der Kunst München, Hamburg, 2001. S. 226–280; Она же. Parkbeschreibung und Gartenerlebnis: Einführende Bemerkungen zu Heinrich von Storchs «Briefe über den Garten zu Pawlowsk» // Там же. S. 307 -- 315; Ананьева А.В. Услада мысли и зренья – поэтическое описание Александровой дачи в контексте дискуссии о рациональном и сенсуальном восприятии пейзажного сада // Гений вкуса: Н.А. Львов: Материалы и исследования. Сб. 3. Тверь, 2003. С. 299–319; Она же. Сад в поэзии и поэзия в саду: поэма Жака Делиля «Сады» и «Письма о саде в Павловске» А.К. Шторха // Эстетика versus литература: Франция – Россия – Германия / Под ред. Е. Дмитриевой, М. Эспань. М., 2005. С. 70-96; она же. Wechselspiel von Raum und Text: Garten in zarischen Russland // Osteuropa: Zeitschrift für die Gegenwartsfragen des Ostens (Themenheft: Der Raum als Wille und Vortellung. Erkundungen über den Osten Europas / Hg. v. M. Sapper u. V. Weichsel). 2005. № 55/3. S. 136 -- 54.
8. В рамках данного обзора почти не затрагивается сфера мифопоэтического и формального анализа сада (метафоры, метонимии и аллегории сада, знаменитым примером которой могут служить, например, средневековые «книжные сады»). Эта тема заслуживает отдельного исследования. В хронологическом плане отбор рассматриваемых исследований ограничивается работами о садово-парковом искусстве в России Нового времени.
9. К теоретическим концепциям сада и к описаниям реально существующих садов обращаются авторы масштабных обзоров, посвященных садам разных времен и стран. Среди русскоязычных публикаций к ним относятся как ставшие хрестоматийными труды начала XX в., так и популярные сегодня книги по садово-парковому искусству, например: Курбатов В.Я. Сады и парки: История и теория садового искусства. CПб., 1916; Горохов В.А., Лунц Л.Б. Парки мира. М., 1985; Вергунов А.П., Горохов В.А. Русские сады и парки. М., 1988; Вергунов А.П., Горохов В.А. Вертоград: Садово-парковое искусство России. М., 1996.
10. На русском языке до сих пор отсутствуют антологии текстов о садах, а издания на французском и немецком языках, характеризующие европейское садово-парковое искусство, практически игнорируют русские сады: Baridon M. Les jardins. Paysagistes – jardiniers – poètes. Paris, 1998; Wimmer C.A. Geschichte der Gartentheorie. Darmstadt, 1989.
11. Addison J. Upon the Pleasure of the Imagination // Spectator. 1712. № 411 -- 421.
12. Delille J. Les Jardins, ou l’art d’embellir les paysages. Paris, 1782. (Рус. перевод: Делиль Ж. Сады. Л., 1988.)
13. Кохно Б.И. Садово-парковое искусство. Л., 1980; Боговая И.О., Фурсова Л.М. Ландшафтное искусство. М., 1988; Ожегов С.С. История ландшафтной архитектуры. М., 1994; Ильинская Н.А. История садово-паркового искусства и ландшафтной архитектуры: Учеб. пособие. СПб., 1998.
14. Редким примером рефлексивного подхода историка архитектуры к письменным источникам является до сих пор не потерявшая своей актуальности монография Т.Б. Дубяго: Дубяго Т.Б. Русские регулярные сады и парки. Л., 1963. Из последних аналогичных работ можно также назвать следующую книгу: Горбатенко С.Б. Петергофская дорога: Историко-архитектурных путеводитель. СПб., 2002.
15. «...в окрестностях Москвы»: Из истории русской усадебной культуры XVII -- XIX веков / Сост. Аникст М.А., Турчин В.С. М., 1979.
16. Турчин В.С. Любителям прогулок по садам // Русская усадьба. Сб. ОИРУ. № 9 (25). М., 2003. С. 47.
17. Там же.
18. См.: XVIII век. Ассамблея искусств. Взаимодействие искусств в русской культуре XVIII века. М., 2000. Концепция этого сборника демонстрирует возможности исследования взаимодействия сада с литературой, живописью и театром как работы внутри одного художественного пространства.
19. Турчин В.С. Цветы – знаки любомудрия и чувств // Там же. С. 110.
20. Там же. С. 109.
21. См.: Докучаева О.В. Пейзажный парк в России второй половины XVIII века в сознании современников. Автореферат дис. ... канд. иск. М., 1989.
22. Там же. С. 4.
23. Симптоматичны слова одного из авторов таких работ, назвавшего исследование Лихачева рассмотрением «истории садов с неканонической философской позиции» (Ожегов С.С. Указ соч. С. 191.) Впрочем, характеристика эта здесь кажется безоценочной.
24. Köhler M. Frühe Landschaftsgärten in Russland und Deutschland. Johann Busch als Mentor eines neuen Stils. Berlin, 2003.
25. Köhler M. «...thinking himself the greatest gardener in the world» – der Pflanzenhändler und Hofgärtner Johann Busch: Eine Sudie zur europöischen Gartengeschichte in der zweiten Hälfte des 18. Jahrhunderts. Berlin, 1998 (Mikrofiche).
26. Иоганн Буш родился ок. 1725 г. С большой степенью вероятности он находится в родственных связях с бранденбургским семейством садоводов Бушей, стоявших в конце XVIII -- начале XIX в. на службе прусских королей. Получив начальное образование, Буш в возрасте 13-14 лет был отправлен в подмастерья садовода в г. Шнега. После трехлетнего обучения при великокняжеском ганноверском садовом хозяйстве он был направлен в 1743-44 г. сначала в Голландию, а позже в Англию (см.: Köhler M. Frühe Landschaftsgärten in Russland und Deutschland. С. 12 -- 13). В Россию Буш приехал из Англии, что объясняет принятое в литературе написание его имени в английском варианте как Джон Буш.
27. Köhler M. Op. cit. S. 125.
28. Ibid. S. 125, 262.
29. Ibid. S. 126 -- 178.
30. Кёлер резко критикует отсутствие таковой в публикациях своих предшественников, в частности А.Н. Петрова и Д.О. Швидковского (Köhler M. Frühe Landschaftsgärten in Russland und Deutschland. Berlin, 2003. С. 8—9).
31. Приведем несколько примеров. В связи с начальной стадией строительства садово-паркового и дворцового ансамбля в Пелле Кёлер пишет о том, что Кваренги создал план, а строительные работы были поручены Ивану Стасову. В тексте соответствующей сноски читаем: «поэтому вероятно, что Старов [sic!] с самого начала сотрудничал с Кваренги» (Там же. С. 191 и 282). Александрова Дача вблизи Павловска фигурирует в книге Келера под названием Александровка (С. 199). В роли автора ставшей хрестоматийной публикации М.И. Семевского о Павловском парке (Павловск. Очерк истории и описание 1777 -- 1877. СПб., 1877) выступает на протяжении всей книги некий Павлович по имени Константин. А художника Франсуа Виолье (Henri Francois Gabriel Viollier, 1750 -- 1829), работавшего при дворе в.к. Марии Федоровны, если следовать Кёлеру, звали Viollet (С. 285).
32. Shvidkovsky D. The Empress and the Architect: British Architecture and Gardens at the Court of Catherine the Great. New Haven, 1996; Швидковский Д.О. Чарльз Камерон при дворе Екатерины. М., 2001.
33. Русско-английские контакты, в том числе и на почве садово-паркового искусства, изучает английский славист Энтони Кросс: Cross A.G. «By the Banks of the Thames»: Russians in Eighteenth century Britain. Newtonville (Mass.), 1980 (рус. перевод -- СПб., 1996); он же. «By the Banks of the Neva»: chapters from the lives and careers of the British in eighteenth-century Russia. Cambridge, 1997; он же. The English Garden in Catherine the Great’s Russia // Journal of Garden History. 1993. Vol. 13. № 3. Р. 172-181 См. также: Соколов Б.М. Британская теория пейзажного садоводства и ее место в культуре русского Просвещения // Философский век: Альманах. Вып. 20. Россия и Британия в эпоху Просвещения. Ч. 2. СПб., 2002. С. 193 -- 213.
34. Швидковский Д.О. Архитектор Чарльз Камерон. Новые материалы и исследования. Автореферат дисс. ... канд. искусств. М., 1984; он же. Англо-русские связи в архитектуре второй половины XVIII – начала XIX в. Автореферат дисс. ... док. искусств. М., 1994.
35. История садов. Вып. 1 / Под. ред Д.О. Швидковского. М., 1994 (Авторы сборника: Л. Кирюшина, Н. Грязнова, Н. Молок, А. Корчева, З. Подымова, Е. Золотарева, А. Лосева, М. Леонидова).
36. См., например: Краснокутский В.С. О некоторых символических мотивах в творчестве И.С. Тургенева // Вопросы историзма и реализма в русской литературе XIX – начала XX в. Л. 1985. С. 135 -- 150; Эпштейн М. «Природа, мир, тайник вселенной...»: Система пейзажных образов в русской поэзии. М., 1990; Зингерман Б.И. Театр Чехова и его мировое значение. М., 2001 (особенно главы «Пространство в пьесах Чехова», «Столица и усадьба», «Тургенев, Чехов, Пастернак); Торияма Ю. Зрительная культура и русская литература конца XVIII – начала XIX века. Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. М., 2004.
37. Примером могут служить материалы конференций, проводимых в соответствующих музеях-заповедниках (см., напр.: Усадьба в русской культуре XIX – начала XX века. М., 1996; Яснополянский сборник. Тула, 1992; Русская усадьба в истории Отечества. Ясная Поляна; М., 1999), а также серийные издания вроде «Михайловской пушкинианы» (выходит с 1996 г.) или журнала «Ясная Поляна» (выходит с 1990 г. по 4 номера в год). См. также: Турчин В.С. Царство Флоры в поэзии Пушкина // Русская усадьба. Вып. 6 (22). М., 2000; Фонякова Н.Н. Фет, его усадьба Воробьевка и семья Полонских // Памятники культуры, Л. 1987. С. 49 -- 63.
38. Лихачев Д.С. Поэзия садов. К семантике садово-парковых стилей. Сад как текст. СПб., 1998. С. 6.
39. Вельфлин Г. Основные понятия истории искусств. Проблема эволюции стиля в новом искусстве. СПб., 1994.
40. Вальцель О. Импрессионизм и экспрессионизм. Пб., 1922; Он же. Проблема формы в поэзии. Пб., 1923.
41. Pevsner N. The Englishness of English Art. London, 1956. Рус. перевод: Певзнер Н. Английское в английском искусстве. СПб., 2004.
42. Взаимодействие литературы и изобразительного искусства в Древней Руси. ТОДРЛ. Т. 22. Л., 1966; Пигарев К.В. Русская литература и изобразительное искусство (XVIII -- первая четверть XIX века): Очерки. М., 1966; О взаимодействии древнерусской литературы и изобразительного искусства. Л., 1985. (ТОДРЛ. Т. 38).
43. Свирида И.И. Сады века философов в Польше. М., 1994. С. 3.
44. Там же. С. 94.
45. Львов является автором одного из немногих дошедших до нас полных проектов планировки частного сада, к тому же включающего в себя теоретические рассуждения. См.: Львов Н.А. Каким образом должно бы было расположить сад князя Безбородки в Москве // Сообщения Института истории искусств. Вып. 4-5. М., 1954. С. 110 -- 126.
46. Гений вкуса: Материалы научной конференции, посвященной творчеству Н.А. Львова. Тверь, 2001; Гений вкуса: Н.А. Львов. Материалы и исследования. Сб. 2. Тверь, 2001; Гений вкуса: Н.А. Львов. Материалы и исследования. Сб. 3. Тверь, 2003.
47. Гений вкуса: Материалы научной конференции, посвященной творчеству Н.А. Львова. С. 4.
48. Методологическая проблематика исследования творчества личностей, подобных Львову, рассмотрена одним из авторов обзора. См.: Веселова А.Ю. «…Мир, называемый Львовым»: к проблеме атрибуции архитектурных произведений Львова // Гений вкуса: Н.А. Львов. Материалы и исследования. Сб. 2. С. 96 -- 105.
49. Тема руин в культуре и искусстве. М., 2003.
50. См. его работы: Язык садовых руин // Arbor mundi/Мировое древо. 2000. № 7. С. 73 -- 106; Сады и парки // Русское искусство: Иллюстрированная энциклопедия. М., 2001. С. 449 -- 452; Альбом Графа Северного, или Сады Павла I // Наше наследие. 2001. № 57. С. 78 -- 115; Мир садов, или Живая книга // Новый Мир искусства 2002. № 6. С. 8 -- 10.
51. Соколов Б.М. Руина как граница культурных миров // Тема руин в культуре и искусстве. С. 7 -- 38.
52. Так, например, последняя конференция, проходившая в сентябре 2004 г., была посвящена художественным явлениям и стилистическим новациям, возникшим на основе синтеза искусств.
53. Hunt J.D. The Idea of the Garden, and the Three Natures // Zum Naturbegriff der Gegenwart: Kongressdokumentation zum Projekt «Natur im Kopf». Stuttgart, 1994. Bd. 1. S. 312.
54. Понятие второй природы в значении агрикультуры было введено Цицероном: Marcus Tullius Cicero De nature deorum (II, 60). Stuttgart, 1995. S. 226.
55. Новейшие публикации: Hunt J.D. Greater Perfections: The Practice of Garden Theory. London, 2000. Он же. The Picturesque Garten in Europe. London, 2002 (о России: С. 176—187). О необходимости критического пересмотра традиционного изучения садово-парковой истории в перспективе развития архитектуры и живописи см. его статью в сборнике знаменитого центра по изучению садово-паркового искусства Дамбертен Окс: Approaches (New and Old) to Garden History // Perspectives on Garden Histories (Dumbarton Oaks Colloquium on the History of Landscape Architecture, XXI) / Ed. M. Conan. Washington, 1999. Р. 77—90. Помимо выраженного требования междисциплинарности в подходе к изучению истории садово-паркового искусства, Хант обрисовывает в этой статье ряд возможностей осознанно критического научного подхода к садам. В частности, он предлагает отказаться от привычного применения такой терминологической оппозиции, как «регулярное» и «нерегулярное» садостроение. Ее место может занять вопрос о существовании отдельных модусов, соответствующих различным формам репрезентации природы. По мнению Ханта, следует обращаться к «динамическим» темам истории садов, открывающим возможности анализа сада (его устройства и бытования) во всей многогранности взаимосвязей с существующими дискурсами.
56. Лотман Ю.М. Семиотика культуры и понятие текста // Лотман Ю.М. Избранные статьи. Т. 1. Таллинн, 1992. С. 129-132.
57. Цивьян Т.В. Verg. Georg. IV, 116 -- 48: К мифологеме сада // Текст: семантика и структура. М., 1983. С. 140-152. Статья Цивьян была сдана в печать незадолго до выхода монографии Лихачева, но автор ссылается на анонсированную к тому моменту книгу и указывает на концепцию, в ней представленную (с. 300).
58. Там же. С. 148.
59. См. продолжение «Георгик», предпринятое Рене Рапеном в 1665 г., и полемический по отношению к нему перевод, выполненный Ж. Делилем.
60. Лотман Ю.М. «Сады» Делиля в переводе Воейкова и их место в русской литературе // Делиль Ж. Сады. Л., 1988. С. 191-- 209.
61. Погосян Е.А. Сад как политический символ у Ломоносова // Труды по знаковым системам. Вып. 24. 1992. С. 44—57.
62. Цивьян Т.В. Указ. соч. С. 146.
63. Раков В.П. Батюшков и Гоголь (мифологема сада в русской литературе) // Художественная традиция в историко-литературном процессе. Л., 1988. С. 17 -- 18.
64. Шарафадина К.И. Алфавит Флоры в образном языке литературы пушкинской эпохи: Источники, семантика, формы. СПб., 2003.
65. Floryan M. Gardens of the Tzars: A Study of the Aesthetics, Semantics and Uses of Late 18th Century Russian Gardens. Aarhus, 1996.
66. Книга Флориан до сих пор является единственной монографией, посвященной истории русского садового искусства. Появление второй работы широкого плана, реализованной на этот раз Питером Хэйденом, анонсировано на сентябрь 2005 г.: Hayden P. Russian Parks and Gardens. 2005.
67. Floryan M. Gardens of the Tzars. С. 170-171.
68. Щукин В. Миф дворянского гнезда: Геокультурологическое исследование по русской классической литературе. Kraków, 1997. С. 33.
69. См.: Топоров В.Н. Петербург и «Петербургский текст русской литературы»: Введение в тему // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М., 1995. С. 259 -- 367.
70. Дмитриева Е.Е., Купцова О.Н. Жизнь усадебного мифа: утраченный и обретенный рай. М., 2003. Смежная проблематика рассматривается и в статье одного из авторов обзора: Веселова А.Ю. Усадебная жизнь в стихах поэтов львовско-державинского кружка // XVIII век. Сб. 24. (В печати.)
71. Дмитриева Е.Е., Купцова О.Н. Указ. соч. С. 3.
72. Там же. С. 5.
73. Там же. С. 4.
74. См., например, главу «Духовный лабиринт Гоголя и сад Плюшкина».
75. См., например: Смилянская Е.Б. Дворянское гнездо середины XVIII века (Тимофей Текутьев и его «Инструкция о домашних порядках»). М., 1998; Письма А.М. Бакунина к Н.А. Львову / Публ. Л.Г. Агамалян // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома на 1997 год. СПб., 2002. С. 43 -- 95.
76. Злочевский Г.Д. Русская усадьба: Историко-библиографический обзор литературы (1787–1992). М., 2003.
77. Ср.: Аурова Н.Н., Лотарева Д.Д. Русская усадьба на страницах журналов «Старые годы» и «Столица и усадьба». [Аннотированный библиографический указатель]. М., 1994.
78. Столица и усадьба. 1914. № 1. С. 4.
79. См., например, классическую книгу Пыляева: Пыляев М.И. Забытое прошлое окрестностей Петербурга. СПб., 1889 (переизд. — СПб., 2003).
80. Успенский А.И. Императорские дворцы. М., 1913. Т. 1-- 2; Курбатов В.Я. Сады и парки. История и теория садового искусства. Пб., 1916. Этим работам предшествовали описания отдельных крупных садово-парковых ансамблей. См., например: Бенуа А.Н. Царское Село в царствование императрицы Елизаветы Петровны. СПб., 1910; Вильчковский С.Н. Царское Село. СПб., 1911; Курбатов В.Я. Павловск. СПб., 1912.
81. Русская усадьба. Вып. 1-- 10. М., 1994 -- 2004.
82. Три века русской усадьбы: Живопись, графика, фотография. Изобразительная летопись. XVII – начало XX в.: Альбом-каталог. / Ред.-составитель М.К. Гуренок, гл. ред. С.Н. Романова, отв. ред. А.А. Славянская. М., 2004; Дворянские гнезда России: История, культура, архитектура / Под ред. М.В. Нащокиной. М., 2000.
83. Нащокина М.В. Русская усадьба – временное и вечное // Русская усадьба. Вып. 9 (25). М., 2003. С. 7–21.
84. Художественная культура русской усадьбы. М., 1995.
85. Марисина И.М. «Врата столичны затворились, все скачут жить по деревням...»: Путешествие в усадьбу во второй половине XVIII -- начале XIX века // Художественная культура русской усадьбы. С. 30.
86. Там же. С. 32.
87. Там же. С. 33.
88. Там же. С. 35.
89. Там же. С. 40.
90. Евангулова О.С. Художественная «Вселенная» русской усадьбы (культура «золотой» поры усадьбы середины XVIII -- начала XIX в.). М., 2003.
91. Roosevelt P. Life on the Russian Country Estate: A Social and Cultural History. Yale, 1995.
92. «I have endeavored to combine all these sources of information into a full-scale portrait, as close as possible to the vivid reality, of life on the estate, a topic that has fascinated me since I read my first Turgenev novel» (Там же. Р. XV). Аналогичную увлеченность предметом исследования, оборачивающуюся навязыванием ему авторских фантазий, представляет собой монография Томаса Ньюлина, посвященная творчеству А.Т. Болотова (Newlin Th. The Voice in the Garden: Andrei Bolotov and the Anxieties of Russian Pastoral, 1738 -- 1833. Evanstone, Illinois, 2001).
93. «I have reexamined the literary legacy: the memoirs, diaries, travel journals, and contemporaneous literature in which estate life was recorded and portrayed and which offer a more complete and compelling portrait of estate life than do statistics» (Roosevelt P. Life on the Russian Country Estate. Р. XIV). Далее автор признает отличие художественной литературы от автобиографических текстов, учитывая которое в книге предпринята попытка «сбалансировать мощные поэтические стереотипы» за счет «прозаических картин мемуарной литературы», в которой «вспоминаются реальные миры» (Там же. Р. XV, здесь -- перевод с англ. авторов обзора).
94. Показательно, что свидетельство об усадебной свободе в отличие от цензуры, контролирующей городское общество начала XIX в., взято из воспоминаний 1890 г.
95. «…the happy peasants dance and sing, shepherds bring garlands of flowers to their sweethearts» (Ibid. Р. 297).
96. С оговоркой, что в Званке Державин еще не достиг идеального состояния: «Although in reality life at Zvanka had many aristocratic touches, Derzhavin's poetic insistence on his pastoral, patriarchal routine in the country typified the intelligentsia's rejection of aristocratic luxury» (Там же).
97. Каждан Т.П. Художественный мир русской усадьбы. М., 1997.
98. На эпистемологическую функцию садов указывает Мишель Фуко: Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук. СПб., 1994. С. 29-30, 160-161.
99. Schönle A. Garden of the Empire: Catherine‘s Appropriation of the Crimea // Slavic Review. 2001. № 60/1. P. 1 -- 23. О представлениях о райском саде в рамках государственной идеологии см.: Baehr S.L. The Paradise Myth in Eighteenth-Century Russia: Utopian Patterns in Early Secular Russian Literature and Cultur. Stanford, 1991. P. 65-89.
100. Schönle A. A.B. Kurakin and the Local Politics of Estate Design // Russian Literature. 2002. № 52/1 -- 3. P. 283 -- 298; Он же. A.T. Bolotov’s Horticultural Theodicy: The Aesthetics of «Disinterested» Wonder // Russian Studies in Literature. 2003. № 39/2. P. 24 -- 50; Шëнле А. Пространственная поэтика Царского села в екатерининской презентации империи // Тыняновский сборник. М., 2003. Вып. 11. С. 51 -- 66; Он же. Пространство меланхолии у Жуковского // Эткиндовские чтения. Вып. 1. СПб., 2003. С. 153 -- 185.
101. Hirschfeld С.Ch.L. Kleine Gartenbibliothek: Eine erweiterte Fortsetzung des Gartencalenders. Kiel, 1790. С. VII.
102. Gamper M. Die Natur ist republikanisch: Zu den ästhetischen, anthropologischen und politischen Konzepten der deutschen Gartenliteratur im 18. Jahrhundert. Würzburg, 1998.
103. Применение разработанной Гампером методики на русском материале было предпринято одним из авторов данного обзора: Ананьева А.В. Услада мысли и зренья – поэтическое описание Александровой дачи в контексте дискуссии о рациональном и сенсуальном восприятии пейзажного сада // Гений вкуса: Н.А. Львов. Материалы и исследования. Сб. 3. С. 299 -- 319; Она же. Сад в поэзии и поэзия в саду: поэма Жака Делиля «Сады» и «Письма о саде в Павловске» А.К. Шторха. // Эстетика versus литература: Франция – Россия – Германия. М., 2005. С. 70-96.
104. Болотов А.Т. Экономический магазин, или Собрание всяческих экономических известий, опытов, открытий, замечаний, наставлений, записок, советов... Ч. I -- XL. М., 1780–1789; Левшин В.А. Садоводство полное. М., 1785; Левшин В.А. Всеобщее и полное домоводство. М., 1795; Левшин В.А. Собрание новых мыслей для украшения садов и дач. М., 1799; Осипов Н.П. Новый и совершенный русский садовник, или Подробное наставление Российским садовникам, огородникам и любителям садоводства. СПб., 1790; Осипов Н.П. Подробный словарь для сельских и городских охотников и любителей ботанических увеселений и хозяйственного садоводства Николая Осипова. Ч. 1. СПб., 1791; Осипов Н.П. Новый и совершенный русский садовник, или Подробное наставление российским садовникам, огородникам, а наипаче любителям садов. СПБ., 1793. Т. 1 -- 2.
105. Сравнение сада и его описания на примерах взаимоотношений с дискурсами пространства и воспитания рассмотрены А.В. Ананьевой в ряде статей; о концепциях пространства: Der Garten in zarischen Russland: Wechselspiel von Raum und Text // Osteuropa: Zeitschrift für die Gegenwartsfragen des Ostens; о воспитании: Alexandrowa Datscha: literarisches Erziehungsprogramm und seine Umsetzung im Garten // Der andere Garten. Erinnern und Erfinden in Gärten von Institutionen / Hg. Natascha N. Hoefer, Anna Ananieva. Göttingen, 2005. (Formen der Erinnerung; Bd. 22). S. 101 -- 124. В последнем сборнике статей предпринята попытка многостороннего освещения концепций садово-паркового устройства и поэтологических стратегий в связи с развитием таких учреждений, как ботанический и зоологический сад, публичные городские сады, сады при тюрьмах и психиатрических больницах, кладбищах и курортах.
106. То, что это имеет смысл, продемонстрировал на материале английского пейзажного сада немецкий искусствовед: Buttlar v. A. Der englische Landsitz 1715 -- 1760: Symbol eines liberalen Weltentwurfs. Mittenwald, 1982; Он же. Der Landschaftsgarten. Köln, 1989.
107. Уортман Р.С. Сценарии власти: Мифы и церемонии русской монархии от Петра Великого до смерти Николая I. Т. 1. М., 2002; Зорин А. Последний проект Потемкина: Праздник 28 апреля 1791 г. и его политическая эмблематика // Новое литературное обозрение. 2000. № 43. С. 113 -- 136.
108. Например, американский историк Кристофер Элай использует цитату из стихотворение Ф.И. Тютчева «Эта скудная природа…» в качестве броского заглавия и иллюстрации ключевого для работы тезиса, но не предпринимает анализа этого поэтического текста или даже его некой литературной контекстуализации. Кроме того, исследуя становление идеи ландшафта в России, Элай, хотя и широко привлекает живописный материал, но при этом совершенно не учитывает эстетической стороны развития представлений о природе и их разнообразных материальных реализаций, в частности в садово-парковом пространстве: Ely Ch. This Meager Nature: Landscape and National Identity in Imperial Russia. Northern Illinios University Press, 2002.
109. Показательно, что ссылка на факт принятия Манифеста о вольности дворянства и его последствия для русской усадьбы является «общим местом» изучения садово-парковой культуры, однако исследование, которое подвергло социальные, политические и экономические условия статистической проверке и научному анализу и тем самым позволило фактически подтвердить и отчасти скорректировать бытовавшие представления, появилось только в 1999 г.: Фаизова И.В. «Манифест о вольности» и служба дворянства в XVIII столетии. М., 1999.
110. Постановка проблемы изучения феномена памяти в рамках литературоведения, социологии и искусствознания связана с трудами Вальтера Беньямина, Мориса Хальбвакса и Аби Варбурга. Одной из ключевых фигур новейшей дискуссии о культурной памяти, возникшей в конце 1980-х гг., является профессор Гейдельбергского университета Ян Ассман (Ассман Я. Культурная память: Письмо и память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М., 2004). Концепция культурной памяти, развитая в этой работе на материале древних культур Египта, Израиля и Греции, получила дальнейшее развитие и применение к европейской литературе Нового времени в работе, написанной Я. Ассманном в сотрудничестве с литературоведом Алейдой Ассманн (Ассманн А., Ассманн Я. Канон и цензура. К вопросу об археологии литературной коммуникации // Немецкое философское литературоведение наших дней. СПб., 2001. C. 125-156. В отечественной филологии к проблеме памяти обращались такие исследователи, как М.М. Бахтин, Ю.М. Лотман, М.Л. Гаспаров и др. Этой же актуальной для сегодняшней политики и культуры проблеме посвящен выпуск журнала «Неприкосновенный запас» (2005. № 40—41).
111. Нащокина М.В. Русская усадьба – временное и вечное. С. 17; Евангулова О.С. Художественная «Вселенная» русской усадьбы. С. 8.

Новое литературное обозрение. 2005. № 75/5. С. 348-375.
© А.В. Ананьева. 2005 г.
© А.Ю. Веселова. 2005 г.

[С момента публикации обзора в свет вышли две ранее анонсированные монографии: Hayden P. Russian Parks and Gardens. London, 2005; Schönle A. The Ruler in the Garden. Politics and Landscape Design in Imperial Russia. Oxford, 2007].