Александра Веселова. Пространство пейзажного парка в трудах А.Т. Болотова

Необходимость комплексного подхода к изучению взаимосвязей литературы и садово-паркового искусства давно признана в искусствоведении. В отечественной науке наиболее последовательно плодотворность такого подхода продемонстрирована в монографии Д.С. Лихачева {1}. В этом и других аналогичных исследованиях предлагается рассматривать сад как текст, в его взаимодействии с другими текстами, в том числе литературными, на уровне различного рода влияний и цитации. При таком понимании сада возможна даже дискуссия о первичности или вторичности того или иного типа текста. Очевидно, что в основе взаимодействия текста сада и литературного произведения должны лежать определенные философско-эстетические воззрения, свойственные эпохе или отдельному автору. Тем не менее, исследователи неизбежно приходят к выводу, что общие идеи реализуются в каждом типе текста принципиально по-разному, так как сами эти тексты принадлежат к разным видам искусства, которые, в свою очередь, используют только свои, присущие им приемы воплощения замысла. Но история искусства допускает и другой подход, по крайней мере для некоторых периодов, характеризующихся одновременно прагматичностью и склонностью к выработке универсальных законов создания прекрасного. В России такой эпохой стал XVIII век. Именно в этот период становится важной модель поведения дилетанта-универсала, обладающего энциклопедическими знаниями и стремлением к тому, чтобы применить на практике. И именно в это время в России практика садово-паркового искусства дополняется его теорией. Не случайно, авторы первых в России более или менее оригинальных трудов по садово-парковому искусству (А.Т. Болотов, В.А. Левшин, Н.А. Львов и другие) принадлежали к тому самому типу непрофессионалов, пытавшихся найти себе применение в самых различных областях. /73/

Творчество одного из них, Андрея Тимофеевича Болотова (1738 – 1832), наиболее доступно для изучения, так как он сам тщательно фиксировал все свои занятия и размышления по их поводу, причем чаще всего не по одному разу. К тому же Болотов неоднократно заявлял, что не менял своих философских взглядов на протяжении всей жизни и опирался на них во всех сферах деятельности. Основой этих взглядов послужили труды немецко-швейцарского философа Иоганна Георга Зульцера (1720-1779). Согласно Зульцеру, человек испытывает удовольствие не от внешних «раздражителей», а от осознания того состояния, в которое приходит душа. Таким образом, утверждается преимущество «мысленных» удовольствий перед всеми остальными. Развивая эту идею, Болотов в своем трактате «Путеводитель к истинному человеческому счастию…» (1784) выделяет три типа наиболее доступных мысленных наслаждений: чтение, прогулка (любование природой) и беседа, из которых первые два, к тому же, возможны в одиночестве. В обоих случаях человек имеет дело с неким объектом восприятия (книгой или ландшафтом), обладающим определенной пространственно-временной организацией. Особенности процесса восприятия этого объекта и получения наслаждения от него в конечном итоге становятся у Болотова качественной характеристикой самого объекта. В соответствии с тенденциями эпохи и модой, Болотов из книг предпочитает роман, а из ландшафтов – пейзажный парк. Именно эти объекты восприятия в трактовке Болотова и обнаруживают изоморфность на уровне хронотопа.

Главный вклад Болотова в теорию садово-паркового искусства – переводы из книги Кая Кристиана Лоренца Хиршфельда «Теория садового искусства»{2}, которые он публиковал отдельными статьями в издаваемом им журнале «Экономический Магазин» (1780-1790) {3}. Работа по сопоставлению переводов с оригиналом до сих пор не проделана и, хотя есть все основания предполагать, что перевод этот был достаточно вольным, важно в данном случае все же то, что именно книга Хиршфельда показалась Болотову наиболее близкой его представлениям об идеальном пейзажном парке. Интерес представляют аналогии между этими текстами и литературно-критическими статьями Болотова, объединенными им в 1790 году в сборник «Мысли и беспристрастные суждения о романах, как оригинальных российских, так и переведенных с иностранных языков» {4}. Болотов сам не написал ни одного романа {5}, хотя известно, что он предпринимал такие попытки. Тем не менее, из его статей следует, что у него было четкое представление о том, каким должен быть настоящий роман, соответствующий всем жанровым канонам, точно так же, как из его садоводческих трудов складывается картина правильного пейзажного парка . /74/

Представление об организации пространства пейзажного парка в журнальных статьях Болотова достаточно традиционно. Сравнивая деятельность садовника и архитектора, он пишет: «… устроитель сада хочет мало помалу дела свои ему /посетителю – А.В./ показывать и утешать его долее» (ЭМ, XXVI, 99). Поэтому для пейзажного парка в первую очередь важны размеры, при недостатке которых используются различные приемы оптического увеличения пространства: непрямые аллеи, показывающие одни и те же виды с разных сторон, садовые лабиринты, создающих иллюзию бесконечности пространства, «рисовка листом», то есть грамотное сочетание темных и светлых пород деревьев. Размеры парка, пусть даже искусственно увеличенные, позволяют посетителю долго находиться в нем и, соответственно, длить удовольствие. Но это удовольствие не должно быть однообразным, поэтому хороший пейзажный парк состоит из частей разного характера: романтических, идиллических, увеселительных и так далее, которые соответственно распределяются по темным и светлым частям парка (ЭМ, XXV, 325). Характерно, что эти части Болотов называет «сценами». Смена настроения очень важна для продления удовольствия от прогулки, и особенно ценится, если происходит неожиданно. Внезапно открывающиеся перспективы, водные преграды, звуковые эффекты (эхо, журчание ручья) и т.д. служат этой цели {6}. Парк должен увлекать посетителя, заставлять его возвращаться назад и вновь углубляться дальше. Поэтому часто используется прием намека, когда едва мелькающий среди деревьев блеск воды или неожиданный поворот аллеи провоцируют гуляющего: «... идти оттуда далее и искать разными тропинками и обходами сквозь густой лесок туда прохода» (ЭМ, XX: 40). При этом, исходя из достоинств и недостатков каждого конкретного парка, садовник может задержать внимание посетителя на приятных видах, устраивая специальные места для отдыха, так как: «... гуляющие во время сидения имеют более досуга, нежели при ходьбе...» (ЭМ, XXIX: 220 - 221), или закрыть неприглядный вид садовыми зданиями, которые: «... в садах весьма нужны и для преграждения видов, а особливо для закрытия дурных и ненадобных» (ЭМ, XXIX: 35).

Сходные требования Болотов предъявляет и к идеальному роману. Наиболее значимым критерием оценки романа также оказывается объем. О романе «Аристоноевы приключения» Ф. Фенелона Болотов пишет, что: «...читать можно и ее с удовольствием, но что, когда удовольствие сие не продолжается более как на немногие только минуты» (ИРЛИ, 120). Нередко Болотов советует автору переделать то или иное произведение, расширить его и довести до объема, необходимого полноценному /75/ роману: «... сию книжку можно почесть также единым только эскизом или начертанием для большого романа, нежели самый роман, и восхотевшему испытать сил своих в писании романа можно с удобностию положить и его в основание этой повести» (ИРЛИ, 161 об. - 162) {7}. Для искусственного увеличения объема романа автору следует вводить побочные интриги и дополнительные описания. Болотов указывает, какие места прежде всего нуждаются в «расширении»: «В котором случае все дело могло состоять только в том, чтоб распутную жизнь героя сей повести описать обширнее и обстоятельнее, изобразить гнусность распутной и порочной жизни живейшими красками, присовокупить к тому какие-нибудь иные происшествия или хотя посторонние эпизоды, а наконец возвращение его к добродетельной жизни выработать получше, полнее и колико можно приятнее и трогательнее. Впрочем, в честь Сочинительницы сказать можно, что в книжке сей нет ничего дурного и благопристойности противного. Самое падение матери героя повести сумела она прикрыть непроницаемою завесою …» (ИРЛИ, 161 об - 162). Таким образом, романист должен более подробно описывать сцены приятные и нравоучительные, а все то, что может подать дурной пример, следует прикрыть «непроницаемой завесою». Как и при посещении парка, при чтении романа читатель должен постоянно переходить от одного настроения к другому. В этом Болотов видит достоинство, например, романа Ретифа де Ла Бретонна «Ножка Фаншеттина, или Сирота французская»: «Читатель при читании оной приводится попеременно и в соболезнование, и в досаду, и в удивление, воспаляется нетерпеливостью узнать дальнейшее. Получает вдруг удовольствие и опять досаду и прискорбие, приходит в настоящее замешательство и в превеликое любопытство и наконец остается в удовольствии» (ИРЛИ, 7). Переходы от одного настроения к другому также следует осуществлять с помощью неожиданных сюжетных поворотов. В качестве примера Болотов приводит роман А.Ф. Прево д'Экзиля «Настоятель Килеринский»: «...происшествий превеликое тут множество. Все они отменно любопытны и занимательны, а есть множество нежных и трогательных, а того больше совсем непредусматриваемых и неожиданных, приводящих читателя то в сожаление, то в радость, то в сумнение и надежду, и причиняющих ему то удовольствие, то досаду, а при всем том беспрерывно поддерживающих его любопытство, возбуждающих желание узнать, что последует далее и заставляющих брать во всем соучастие» (ИРЛИ, 16).

В некоторой степени все приведенные выше аналогии объясняются тем, что материалом для создания и романа, и парка, объявляется нечто реально существующее: природа или человеческая жизнь (это не означает, /76/ что парк создается на основании реального ландшафта, а каждый герой романа имеет своего прототипа — важно лишь правдоподобие). И к парку, и к роману Болотов в равной степени применяет требование «натуральности», основанное на том, что «...одни только натуральные предметы, прикрашенные скромным искусством, имеют право впечатлевать в сердца неложно приятные впечатления, а вкупе утешать и самой разум» (ЭМ, XXV, 215). Несмотря на то, что роман основан на вымысле, приключения нужно брать такие, которые были бы возможны в реальной жизни, и располагать их «сообразуясь с законами натуры». Болотов предлагает: «...истинное достоинство романов в том полагать, чтоб были они не только любопытны, но не было бы в них ничего ненатурального, для нежного слуха оскорбительного и дурного, также к порокам поощрить могущего, а напротив того, было б много живого и деятельного нравоучения, также побудительного к хорошему, а паче всего много таких сцен, которые бы могли трогать внутренность сердец и извлекать из читателей слезы удовольствия и чтоб изображениями хороших и благодетельных деяний душа их приводилась в приятные и восхитительные движения...» (ИРЛИ, 102). От романа требуется не сухое морализаторство, а нравоучение, основанное на примерах, взятых из самой жизни. Для парка также следует выбирать «место, украшенное уже несколько натуральными красотами», а «в самом расположении должна господствовать наивеличайшая простота и самое нерадивое и грубое составление, всему надобно казаться так, как будто делала то рука самой натуры» (ЭМ, XXIX, 116). Баланс между вымыслом и реальностью в романе соотносим с равновесием, которое следует соблюдать при устройстве парка. Задача художника в обоих случаях состоит в том, чтобы выбрать достойный воспроизведения материал и переработать его, сохранив «приятную дичь» (ЭМ, XX: 28).

Текст и ландшафт представляют собой в данном случае некий эстетический объект, доставляющий удовольствие при восприятии, будучи определенным образом организован. И роман, и пейзажный парк выступают как свободные формы, допускающие варьирование и зависящие от исходного материала (сюжета, взятого «из жизни» или ландшафта конкретной местности). Удовольствие от восприятия этих объектов первично, а «польза», является лишь следствием его сознательного восприятия, перевода в «мысленное». Очевидно, что в объектах более функциональных соотношение «пользы» и «удовольствия» должно быть иным, а следовательно другие будут и законы их пространственно-временной организации. Например, при планировке города Богородицка Болотов использует схему /77/ классического регулярного парка: в центре дворец и пруд, от которого радиально расходятся улицы. В городе человек чаще преследует цель как можно быстрее добраться из одного пункта в другой, и для экономии времени ему на помощь приходит «регулярно» организованное пространство. Если в сфере ландшафтного планирования садово-парковое искусство противопоставлено градостроительству, то в области литературы прежде всего функциональной у Болотова является поэзия. Стихи Болотов пишет только по поводу и чаще всего для чтения вслух при подходящих случаях. Стихи духовного содержания сочиняются для чтения вместо молитвы, природоописательные - для чтения в саду. Есть стихи для чтения в день рождения, в случае болезни, есть утренние и вечерние, сезонные и т.д. Строгая поэтическая форма, присущая поэзии (рифма, ритм и т.д.) и тематические единство служит средством лучшего запоминания материала для его последующего быстрого воспроизведения, подобно тому, как регулярность городской застройки облегчает ориентацию в пространстве, в том числе многократную.

Таким образом, принципы ландшафтного проектирования определяются назначением планируемого пространства, точно так же, как хронотоп литературного произведения зависит от его предполагаемого функционирования. Это глубинное сходство принципов организации пространства свидетельствует о возможности существования в эпоху Просвещения значительно более тесных связей между различными видами искусств, чем традиционно предполагается.

----------------------------------------------------------
1. Лихачев Д.С. Поэзия садов. К семантике садово-парковых стилей. Сад как текст. СПб., 1991.
2. Hirschfeld C.C. Theorie der Gartenkünst. Leipzig, 1779 - 1785. Bd. 1-5.
3. Далее в тексте – «ЭМ» с указанием номера тома и страницы.
4. Мысли и беспристрастные суждения о романах как оригинальных российских, так и переведенных с иностранных языков Андрея Болотова. РО ИРЛИ. Ф. 537. Ед. хр. 14. 173 лл. Далее в тексте – «ИРЛИ» с указанием листа.
5. Поэтому для сопоставления выбраны теоретические работы Болотова по садоводству.
6. О том, как устраивать эти эффекты, Болотов писал неоднократно (ЭМ, XXI, 129 - 138; XXII, 81; XXIII, 353 - 368; XXIX, 97 - 108).
7. Стоит также отметить, что автора романа Болотов воспринимает как создателя парка — творца, работающего по определенным правилам, но не обязательно заканчивающего свой труд, как это часто случается с садовниками.

Пространство и время воображаемой архитектуры/ Синтез искусств и рождение стиля. Царицынский научный вестник. № 7-8. Ред. Б.М. Соколов. М., 2005. С. 73-78.
© А.Ю. Веселова. 2005 г.