Борис Соколов. Успеть до Метрополиса!

Москва, территория Северного речного вокзала. Уничтоженная скульптурная группа конца 1930-х годов

Первыми моими впечатлениями от Запада были — неестественная комнатная аккуратность улиц и жидкое мыло, текущее из толстого резинового соска, стоит только его толкнуть. Сосок, растущий из гостиничной стены, вскоре иссяк, и веселый портье, сняв крышку, на мгновенье обнажил смятый мешок, унылые закрючья, цемент и шурупы. На моих глазах фаустовское чудо ("Захотеть — и из досок // Хлынет виноградный сок...") обернулось мертвым ликом протестанской прозы. Наутро вышло хуже: фруктовый сок изливался в светлый бокал из такого же подобия материнской груди... Но я уже не удивлялся.

Воспитание чувств начинается с волшебно смутной лужи и заросшей мятликом уличной бровки на твоей улице, со вкуса зубного порошка или первой подушечки хрустящего Дирола, с толчка в материнскую грудь или в мягкую сокоточивую резиновую пипку. В роскошном Мюнхене я испытал еще один шок, обнаружив, что это город фасадов, за которыми скрываются маленькие скучные удобные машины, вернее, кабинки для житья. Километр до Пинакотеки был духовной пустыней с одной остановкой. Я приветствовал вульгарнейший пятиэтажный дом столетнего возраста просто потому, что мы с ним были живыми на параде стоячих и ходячих манекенов.

Мне кажется, что "западная" архитектура современной Москвы — феномен куда более провинциальный, чем сталинские колоннады. Это не продолжение западной традиции, а сказка для взрослых, баснословный образ богатой и хитроумной Евроамерики. Он для тех, кто никогда не видел настоящего, двухэтажного деревенского Вашингтона, кто не жил в крохотной дорогой парижской квартирке и не доплачивал за то, что в ней настоящая тоненькая деревянная дверь девятнадцатого века, а лифт-голубятня — величиной с одного человека. Масштабы нашего сознания приводят в соответствие с пустынным размахом вовсе не Нью-Йорка или Берлина (их нет даже там, хотя места это неуютные), а Готем Сити, обиталища Супермена, и ретроспективно — Метрополиса. Нас приглашают поселиться в экспрессионистской антиутопии — сначала духовно... Сегодняшняя Москва — это исторический старт архитектуры комиксов, помноженных на азиатскую спесь покоренного пространства, которое лежит утоптанным пластом — в ногах не у инвестора, а у коллективного бессознательного.

Рекламный автомобиль фирмы Дон-строй. Лето 2003 года

Постсоветская архитектура пересоздает наш визуальный мир на основе своих неизжитых комплексов, продает их нам в новых, опасно размашистых формах. Инфантилизм этой архитектуры ожиданий декларирован открыто. "Читали ли Вы в детстве сказки о волшебных дворцах, открывающихся взору восхищенного путника в чаще зачарованного леса? Именно этот образ вдохновил архитектора на создание жилого комплекса "Алиса" в Покровском-Стрешневе... Здесь становятся реальностью детские грезы". Неумение слушать масштаб города и парка, чувствовать цвет и тень, любить материал, а не его блеск, работать для человека, а не для толпы — все это кричит из каждого проекта, и чем он крупнее, тем мельче. Новые высотки уже поднимают свои гордые головы. Но такие ли они гордые? Составленные из плоских панелей (технически их нет, но они остались в зодческих головах) и навешенных на них карнизов, Триумф-Паласы не поднимаются даже до игры в кубики— ведь кубик дает объемный образ, а ровные стены пиленого гранита дают эффект каменного картона. Сталинские башни — это образ грозящего своей мощью, мрачного и нарядного утеса. А какой образ дает моделька татлинской башни на вершине "дома Патриарх"? Распятие архитектуры?

В панораме Нью-Йорка среди частокола растущих стеклянных зубов с волнением узнаешь два человеческих ориентира — Крайслер и Эмпайр Стейт. Их сила не в размерах, а в уподоблении, — высотный дом, средневековый донжон, Александрийский маяк, готический собор пульсируют и перетекают друг в друга в нашем воображении. Стиль без исторических аналогий, конечно, возможен, образ без исторических ассоциаций — всегда на грани провала. Но откуда взять культуру среды обеим сторонам — отечественным гениям (вспомним "окно в ХХI век" для площади Гагарина и Большую арку Дефанс, пародией на которую оно стало) и конкурсантам-глобалистам, снисходящим до разработки "модели новой России"? Горький урок для нас всех — проектировочное безумие, овладевшее гением Корбюзье при врастании в фантастическую и бесконтрольную среду советских тридцатых.

Мариинский конкурс — начало третьей волны западного хождения в российскую утопию. Первая создала Петербург. Вторая не создала Москву (конкурс на проект Дворца Советов, в котором, кстати, победил американец Гамильтон). Третья — волна архитектурной колонизации, и внутренней, и внешней. Какой спрос с Перро и Исодзаки? Если воспитанники Академии художеств вздымают пентхаузы над Дворцовой площадью (пройдитесь по Певческому мосту!), можно ли их звать петербуржцами?

Радовались, когда уродливый "Интурист" на Тверской решили снять и заменить соразмерным зданием. Но это была разведка боем. Разваливается гостиница "Москва" — как разваливался цирк на Цветном и Третьяковская галерея. Мы бы рады отреставрировать, но раскрыли, а там одна труха... Борьба евроремонта против истории, акрила против пушеной извести, гробового полированного лабрадора против облупленной желтой стены с дрожащей на ней сиреневой тенью начинается с перекодирования ценостей и кодирования населения. "Сделаем еще лучше, по проекту Щусева". А почему не Кремль? Там тоже много места для автомобилей и казино. Ведь роют же подземные ходы через Лефортово и Дворцовую площадь? Впрочем, предложение запоздалое — бородинская реконструкция Сената уже свершилась...

Патриаршьи пруды в Москве во время остановленного строительства подземной автостоянки. Лето 2003 года

Чем мы платим за евроремонт нашей национальной утопии и судьбы? Не двойной ли утратой — и себя и Европы? Ведь нас обманывают в главном. Запад, каким мы его не хотим знать, придуман для скромных трудолюбивых людей, живущих маленькими радостями и небольшими коллективами, веселящимися с шести до девяти, потому что на работу в восемь. Этой жизни в течение столетий были соразмерны площади и парки, кафе и театры, гостиницы и гостиные, больницы и тюрьмы. Многие считают, что у нас маленькие квартиры. Да огромные по западным меркам, роскошно натопленные и прекрасно освещенные. Только устроено все как-то... не очень складно. Вон в башне-флаконе Президиума Академии наук половину объема занимает остекленная лестница. Холодно, конечно, но стиль... Мы знаем не Запад, а его модную одежку последних десятилетий, стерильную искусственную среду пешеходных улиц, сувенирных лавок и спальных деревень. Трагедию омассовления, которую пережила Европа в шестидесятые, наши прорабы принимают как счастье идентификации. Кому стало нужно, чтобы трехэтажный веснинский Пресненский Мосторг превратился в пустыню с разложенными по ней маечками Бенеттона? Неужели выжигание культурной почвы, симуляция торговли и общественной жизни нужна для нашей экономики, человеческой экологии, для будущего, наконец? Был я в английском Нориче, с торговых подвалов которого скопированы подземелья Манежной. Простой двухуровневый объем, обозримый сверху донизу. Желание загнать человека в трюм какого-то хлыстовского Титаника (вы не были на его днище, в пятом ярусе манежного фаст-фуда?) — это уже отечественный фрейдизм.

Собственный дом Шехтеля (архитектор Федор Шехтель) на фоне жилого дома Патриарх (архитектор Сергей Ткаченко), Москва

Снявши со стены полочку для мыла, от соска уже не оторвешься. Но ведь цивилизация — это костыль. Почему без золотого дождя обходится Восточная Европа? Нет там бездонной неудовлетворенности, безграничных порывов и желаний, которые столь привычны нам. Небоскребы Шанхая и Сянгана растут из экономической мощи, небоскребы Москвы, как и прежде, должны ее заменить (или, может быть, — трехгорное Сити — ритуально навлечь?). Евгений Трубецкой когда-то призывал отказаться от национального мессианизма и заниматься улучшением жизни ближнего. Отказавшись от коммунистической утопии, мы встали лицом к лицу с проблемой антиутопизма. "Освоим еще триллион, тогда и поговорим. Для вас же стараемся. Ведь вот Большой театр был один, а стало... Колонны тонкие, декорации скучные? А нам нравится! И вам понравится, а не вам, так вашим детям!"

Мыльный сосок — кофе из шланга — и устранение исторической среды идут рука об руку. (Ведь монолитные надолбы — это архитектура для кондиционеров.) Но куда они идут? Творчество начинается с труда, а здесь и труд делегирован людям традиции, прилежным (и не очень) таджикским и анатолийским крестьянам. Вы знаете, кто творит наши русские утопии? А что у них на уме и в сердце, не интересовались? Это еще один штрих Метрополиса — "рабы, чтобы молчать, и камни, чтобы строить". Коллективные рабы и рабовладельцы Готем-цивилизации, чем сможем мы оправдаться перед внуками, живущими в стеклопакетах? Не кончится ли наша эпоха созданием институтов по разрыхлению монолитного бетона и экспедициями по геомагнитному поиску настоящей кирпичной кладки в Столешниковом и Новой Голландии?

Москва, территория Северного речного вокзала. Уничтоженный фонтан конца 1930-х годов

Наша смена декораций противоположна западной — вторична, революционна и бездумна. Они видят, что теряют, и знают цену утраченного. А мы? Мы все — свидетели исторической эры, медленно, с оглядкой уходящие от нее в хрустальные хрущобы ХХI века. Не должны ли мы, подобно краеведам двадцатых, создать музей живой человеческой среды?

Но сделать можно гораздо больше. Помимо ландшафтного дизайна и того средового чутья, которому учат в МАРХИ и АХ (результаты слишком наглядны) нужны островки изучения, преподавания и распространения исторического опыта урбанизма — и дезурбанизма. Мой личный опыт основан на истории садов, которая раскрыла сначала мне, а потом моим будущим коллегам в Российском государственном гуманитарном университете неиссякаемые родники ландшафтного творчества, философии и психологии. И сколько их было!

После эпохи беспамятства мы только начинаем узнавать ресурсы культурной истории. По-моему, задача этого десятилетия — просто успеть. Спокойно, твердо и планомерно, усилиями многих людей создать образ творческого пейзажа, мир, который связан с прошлым и обращен в будущее. Не хотелось бы жаловаться и проклинать. Попробуем строить! Мой план — создание учебно-научного центра, в работе которого архитектура, история садов, литературы, искусства, эстетика и компьютерный анализ помогут людям стать профессиональными жителями своего мира — малого и большого. Это утопия, но давайте ее обсудим! Ведь надо возделывать свой сад, а не воровать деревья из соседского.


Новый Мир искусства, 2003, № 4. С. 14-15
© Б.М. Соколов, 2003 г.