Просвещение - Британия

В период, когда Версальский парк переживал свою славу, в Англии шло запоздалое “раскрытие” садов, превращение их из огороженных уголков в приветливо ждущие постетителя тенистые пространства. Однако отставание в создании формального, геометрически устроенного сада вскоре восполнилось возникновением новой теории садвого строительства.

Рубеж XVII и XVIII веков ознаменовался в Англии подъемом личного, не связанного с государственной идеологией самосознания. Дворяне эпохи королевы Анны были отважными полководцами, выдающимися членами кабинета министров, богатыми помещиками, но при этом оставались независимыми, любящими свободу высказывания людьми. Они очень отличались от французских вельмож и хорошо чувствовали эту разницу. Взаимная неприязнь двух стран усугублялась соперничеством за господство над Европой.

В таких условиях Версаль и его абсолютистская идея вызывали у англичан не только восхищение, но и реакцию отторжения. Эстетическая теория развивает темы естественности и ее стеснения формальными рамками сада. Лорд Шефтсбери восклицал в трактате 1709 года: “Я не буду более противостоять растущей во мне страсти к естественным вещам, где ни искусство, ни чванство или каприз человека не испортили подлинный строй, врываясь в их первоначальное состояние. Суровые утесы, мшистые пещеры, необработанные гроты и срывающиеся вниз водопады, со всей устрашающей прелестью дикой местности, будут тем более привлекательными, чем более они представляют ПРИРОДУ, и являются нам с величием, превосходящим формальные посмешища княжеских садов”.

Адрес “княжеских садов” легко разгадывался читателями. Поэт Александр Поуп, призывавший создателей садов “во всем советоваться с Гением места”, добавляет: “Без этого, о гордый Версаль! Никнет твоя слава”. Вопросы политики и теория вкусов в оценке резиденции враждебного короля сливаются. Поэма Джеймса Томпсона содержит более сильные обвинения по поводу “формального посмешища”: “Ненавистные формы! Те, что ум пленив, развратили, смутили и сделали варварской целую эпоху...”.

Английская теория связывала естественность сада с его полезностью. Дворяне даже самого высокого положения оставались помещиками, владельцами приносящей доход земли. Связь с пастбищами и стадами была для них зримым воплощением независимости и свободы. Поэтому рекомендации, помогающие сочетать в усадьбе резиденцию и сельское хозяйство, были как нельзя кстати.
Садовый мастер Стивен Свитцер, обращаясь к иноземному авторитету, сообщал о “практике лучших гениев Франции, известной под названием “украшенной фермы””. При таком хозяйстве “луга вокруг дома предназначены для пасущихся овец, а внутренние части парка для посевов пшеницы, турнепса и т. д. или для выгула скота”. Свитцер сообщает, что все это можно украсить “участком леса в форме лабиринта”, статуями античных богов (смотри Скульптура). В заключение он заверяет, что “это не только наиболее выгодный, но и самый приятный из способов садоводства”.

На самом деле французская “украшенная ферма” не более чем легенда, однако она имела огромное влияние на сложение английского пейзажного парка. У “пейзажного движения” много источников, и одним из них была еще одна легенда — о китайских садах.
Представления о них в Европе было очень расплывчатым, что позволяло приписывать экзотическим созданиям идеальные качества. Тему открыл писатель конца XVII столетия Уильям Темпл: “Величайшие достижения их фантазии направлены на придумывание форм, в которых красота должна быть величественной и поражающей взгляд, однако без применения какого-либо порядка или подчинения частей, которые должны быть всеми и легко различимы. И хотя мы едва ли имеем и тень понятия о таком роде красоты, у них есть особое слово для ее передачи; и когда они видят что-то, с первого вгляда поражающее глаз, они говорят “Шараваджи”, то есть “чудесное” или “удивительное””. Один из энтузиастов “дикой прелести” природы, Томас Аддисон, укорял соотечественников устами далеких китайцев: “Писатели, давшие нам сведения о Китае, сообщают, что жители этой страны смеются над насаждениями европейцев, разбитых при помощи линейки”.
Как выяснилось позднее, и смеющиеся китайцы, и само слово “Шараваджи” выдуманы в целях убедительности. Однако Китай как страна “подлинного строя” садового искусства, край чудесных животных и веселых мудрецов вошел в географию пейзажного парка.

В 1719 году поэт Александр Поуп арендовал участок недалеко от Лондона, в местечке Туикенем, чтобы устроить там загородный сад. Небольшая полоса земли, вдобавок отделенная от Темзы лондонским шоссе, стала первым философским садом в истории “пейзажной революции”.

Поуп устроил символический сад, посвященный поэзии и памяти. Его центральная площадка была окружена глухой стеной деревьев, прорезаемой не только прямыми, но и извилистыми дорожками. Друг Поупа, начинающий садовый архитектор Уильям Кент соорудил “Ракушечный храм”, напоминающий о “естественных вещах” природы. В саду были холм со спиральной дорожкой к вершине, земляной амфитеатр, статуи и урны с надписями.

В дальнем от дома конце стоял окруженный кипарисами обелиск, посвященный умершей матери поэта (смотри Памятник). В этом месте Темза делает изгиб, и от усадебного дома и сейчас видна сельская церковь, где похоронена мать Александра Поупа и другие члены его семьи. Таким образом, философская география сада расширяется за его пределы.

Самой знаменитой частью усадьбы в Туикенеме стало самое неудобное ее место. Для того, чтобы попасть из сада к реке, не выходя на улицу, Поуп провел подземную галерею под шоссе и своим домом. Вместо того, чтобы сделать ее по возможности широкой и светлой, он покрыл тесные своды диким камнем, а выходящее к Темзе расширение сумрачной пещеры оформил как грот. Около входа висело изображение тернового венца Христа, стояли две статуи античных божеств и урна с латинской надписью: “Где, лениво виясь, блуждает широкий Минций...” Цитата из посвященной красотам деревенской природы книги Вергилия “Георгики” связывает римскую речку Минций с родной для поэта и, казалось бы, столь далекой от античных параллелей Темзой.

Поуп писал стихи, сидя в своем Гроте, и называл его “Платоновой пещерой”. Многочисленные литературные ассоциации, связанные с Гротом, дополнялись художественными. Ведь это был первый воплощенный в камне и мхе образец “необработанного грота”, кусок “природной” архитектуры, о которой мечтали Шефстбери и Аддисон. Вскоре образовалось целое паломничество в Туикенем, которое сыграло роковую роль в судьбе усадьбы. После смерти поэта новая владелица потеряла терпение и велела разрушить дом Поупа, чтобы прекратить нашествие поклонников его поэзии и его “мшистой пещеры”. По иронии судьбы, от всего сада сохранилась как раз подземная галерея, которую можно видеть и сегодня.

Паломник, посетивший Туикенем в 1747 году, удивляется вещам, которые нам могут показаться наивными и даже смешными. “Проходя его, мы видим множество отверстий и полостей, которые обязаны своей формой различным столбам и подпорам, устроенным не в строгом порядке, а искусно примененным к особенностям места: они выглядят так, словно были грубо вырублены из скал и пород с полосами минералов”. Самое удивительное для этого очевидца — то, как “поэтический гений мистера Поупа ввел сюда приспособления, которые играют в гроте ту же роль, которую сверхъестественные силы и бестелесные существа играют в героической поэзии. Это было достигнуто при помощи увеличительных стекол, вставленных в самых темных углах крыши и стен пещеры... в то время как другие части, ручейки, фонтаны, кремни, галька и т. д., надлежащим образом освещены и так отражаются в многочисленных зеркалах, что, непонятным для зрителя образом, каждый предмет поврторен множество раз и представлен в удивительном разнообразии”.

Поклонники Поупа, удивляющиеся кускам зеркала, вставленным в стены из туфа, ценили не материалы, а “поэтический гений” человека, создавшего образец искусственной естественности. Другим полюсом поисков был “подлинный строй”, идеальный архитектурный стиль. Этот стиль решил создать известный коллекционер и меценат лорд Берлингтон.

В Чизике, неподалеку от Туикенема, в 1725 начал строиться его загородный дом с садом. Проект Уильяма Кента и Чарльза Бриджмена был выдержан в духе древнеримских вилл, как их понимали в XVIII веке: гладкие стены с изящной отделкой, простые колонны, вазы в нишах и обелиски на карнизах. Чизик оказался интеллектуальной усадьбой, посвященной культу стиля. Именно культу — около входа были воздвигнуты две статуи: творцу итальянской пейзажной виллы Андреа Палладио и первому архитектору английского Ренессанса Иниго Джонсу.

Широкие аллеи парка в Чизике часто сменяются лужайками неправильной формы, на которых растут отдельные купы деревьев. Эта обдуманная естественность и “деревья-образцы” стали одной из главных черт пейзажного парка. Павильоны удивляют посетителя полным отсутствием символической нагрузки. Это фрагменты чистой архитектуры — стена с дверью, колонна с карнизом, круглый храм с портиком. Абстрактность форм подчеркнута их сахарной белизной.

Одной из крупных усадеб, в которых принцип формального сада был решительно переработан, стал Бленем (1705 — 25). Имение недалеко от Оксфорда было подарено полководцу Джону Черчиллю королевой в знак его заслуг на поле битвы. В 1704 году герцог Мальборо (титул, также данный за военные победы) разбил войска Людовика XIV под голландской деревней Бленхем, и это было расценено как крупнейший успех в борьбе с Францией. Дом и парк проектировал архитектор-любитель Джон Ванбру (1664 — 1726), который внес в постройку множество напоминаний о поводе ее создания.
Дворец в Бленеме состоит из нескольких корпусов, богато украшенных скульптурой. В центральном фронтоне видна фигура Британии с трезубцем Посейдона; под золотым шаром, символизирующим земную сферу, сидят связанные невольники. Над воротами помещены еще более задорные эмблемы — британские львы, когтящие галльских петухов. Все углы здания украшены круглыми пушечными ядрами, извергающими каменное пламя.

Садовый фасад дворца украшен огромным бюстом Людовика XIV. Этот странный выбор сделан самим герцогом Мальборо. Первоначально там предполагали поместить каменную статую полководца, но во время одного из сражений он захватил бюст своего врага и велел поставить его на фасаде дома, подложив в качестве постамента плиту из Бленхема. Передают, что Мальборо при этом сказал: “Пусть себе торчит, как голова на колу”...

Самая важная часть бленемского пейзажа — трехкилометровая аллея, ведущая от колонны Победы к дворцу. Тридцатиметровая колонна, гигантский мост, выстроенный по проекту из книги Палладио, ряды деревьев, образующие стены зеленого проспекта, соединяют усадьбу с окружающей местностью, превращают поля и леса в арену триумфального шествия. Интересно, что Ванбру сознательно использовал многие черты французской королевской резиденции, создав своеобразный “анти-Версаль”.

Гораздо более ярко талант Джона Ванбру проявился в усадьбе, которая носит название Касл Хауард, то есть “замок Хауард”. Поместье в чрезвычайно живописном уголке Северного Йоркшира принадлежало Чарльзу Хауарду, представителю захудалой ветви именитого рода. Он решил устроить здесь роскошную усадьбу, которая бы, с одной стороны, напоминала о громком имени его предков, а с другой — обращала на себя общественное внимание.
Король Уильям III проводил политику укрепления связей английского дворянства с их землями. Он считал, что обитая в собственном поместье, землевладельцы будут давать заработок своим соседям, поддерживать с ними связи и тем самым улучшать положение дел в стране. В 1700 году Хауард показывал королю деревянную модель будущего дома, который он лишь собирался строить. Вскоре он был назначен членом Тайного совета, затем лордом-казначеем; однако в 1702 году Уильям III умер, на престол взошла королева Анна, и звезда Чарльза Хауарда закатилась навсегда.

Удивительно, что он не только не бросил грандиозный проект, но стал дополнять его символическими зданиями и деталями. Главный дом выглядит как королевский дворец, он увенчан высокой стройной башней, покрыт пышной резьбой и скульптурой. Внутри зрителя встречают знакомые античные сюжеты — четыре стихии, миф об Аполлоне, история Троянской войны. Диссонанс вносит украшение купола. Здесь написано “Падение Фаэтона” — тема, возможно, отражающая размышления владельца усадьбы над своей судьбой.

Дом отражается в озере, а другой стороной выходит на партер.
Местность издавна называлась “Хауардскими холмами”. Воспользовавшись дальними видами, Хауард и Ванбру решили соединить в них пейзаж и замок. Идея “замка” и средневековых рыцарских доблестей воплощена в кольце толстых стен, окольцовывающих территорию в несколько квадратных километров. Идея пейзажности передана при помощи многочисленных построек, поставленных в самых эффектных местах.

Вкусы Хауарда и замысел усадьбы с течением времени развивались. Показательна история с маленькой рощей Рей Вуд на холме около дворца. Первоначальный проект предусматривал превращение ее в череду боскетов и фонтанов. Однако Хауард составил собственный, щадящий вариант планировки (вероятно, с помощью Стивена Свитцера) с немногими аллеями и статуями.
На кромке холма, обрывающейся перед бескрайней равниной, Ванбру поставил два павильона, связанных с античными божествами — ротонду Венеры и чудесный храм с четырьмя симметричными портиками, сейчас известный как “Храм четырех ветров” (вероятно, на самом деле он был посвящен Диане). План Храма Дианы восходит к палладиевской вилле Ротонда.

Пейзаж, на который глядят статуи Храма, сравнивали к величественными полотнами Никола Пуссена. Действительно, здесь ощущается то же соединение величия и спокойствия, что и в античных сюжетах французского живописца. Присмотревшись к горизонту, можно увидеть контур пирамиды, высящейся среди полей и лугов. Это памятник предкам, который Чарльз Хауард поставил в 1728 году, уже не нуждаясь в королевских милостях. Сохранилась надпись, которая говорит об искренних и скорбных переживаниях бывшего царедворца: “Тебе, о благородная тень, что так долго была в забвении, воздвиг я этот знак, малую дань тому, что ты свершил; прими эту жалкую благодарность и прости долгое небрежение...”.

Ванбру, для которого Касл Хауард стал любимым детищем, долгие годы обсуждал с его владельцем идею мавзолея. Желание навечно соединиться с родными холмами боролось у Хауарда с церковными запретами на подобное погребение. Известно, что, несмотря на свое вольномыслие, он долго колебался, прежде чем ответить согласием. Ванбру видел в мавзолее прежде всего художественную, жизнетворческую сторону, достойное завершение жизни человека, поклонявшегося природе и античности. Он саркастически писал Хауарду о похоронах герцога Мальборо, отказавшегося от такого же предложения архитектора: “Какой благородный памятник можно было бы сделать взамен, в то время как это праздное зрелище пройдет в каких-нибудь полчаса и забудется через два дня. Другое же — зрелище, и притом благородное, для многих будущих веков”.

Ванбру умер, не успев составить проект мавзолея для Касл Хауард. Это сделал его талантливый сотрудник Николас Хоксмур, также не доживший до окончания постройки (1731 — 45). Мавзолей стоит на холме, наполовину прикрытой рощей пирамидальных тополей. Он представляет собой ротонду, окруженную колоннадой и увенчанную куполом.

Постройка вызывает в памяти сразу несколько римских памятников, в том числе Пантеон. Но еще больше она похожа на архитектуру, украшающую героические пейзажи Пуссена и Лоррена. Секрет Мавзолея — в крупных и гармоничных пропорциях. Чем дальше от него отходишь, тем торжественнее он возвышается над пейзажем, словно парит над ним. Дальний вид позволяет окинуть единым взглядом не только Мавзолей, но и Пирамиду, Храм Дианы, купол дворца, башни и стены замка. В Касл Хауард природа и архитектура слились в идеальное зрелище, равное по силе воздействия живописи классицизма.

Слияние с природой в английском парке часто было окрашено идеологическими и даже политическими мотивами. Непревзойденное разнообразие программы сделало одну из таких усадеб, Стоу в графстве Бакингемшир, образцом для многочисленных подражаний.

В начале XVIII века имение принадлежало Ричарду Темплу, виконту Кобэму, одному из виднейших представителей партии вигов в английском парламенте. Он сам участвовал в проектировании усадьбы и нередко советовался не с архитекторами, а с членами своей политической фракции, такими же садоводами-любителями, как он сам. Впрочем, в кружок входил и Джон Ванбру, принимавший участие в создании Стоу.

Первоначальный план усадьбы (1715) составил Чарльз Бриджмен. Пересечение перпендикулярных и косых линий создавало множество видов, но свободных линий и пейзажности почти не было. Большой партер перед дворцом завершался восьмиугольным водоемом с высоким фонтаном, вокруг усадьбы были возведены ах-ах с бастионами, напоминающими о военной карьере владельца (Кобэм сражался под командованием герцога Мальборо), а соседний лес прорезала сеть диагональных дорожек. Ванбру построил на склонах вокруг главного дома множество павильонов. Уже после его смерти, в 1730-е годы, Бриждмен стал вводить в парк черты свободной планировки. Партер превратился в луг, вместо бассейна появилось большое озеро сложных очертаний. Затем наступило время Уильяма Кента, который создал в Стоу свои лучшие пейзажи. Работы в усадьбе продолжались до 1770-х годов, когда в моду стал вхходить “идеальный пейзаж” без построек и следов присутствия человека.
Парк Стоу делится на четыре участка, каждый из которых имеет собственное настроение и программу.

Справа от партера к дому примыкает луговая зона. По ее краям стояли храмы Венеры Садовой и Бахуса, а вокруг рассыпаны павильоны, объединенные темой любви. Здесь можно было видеть Пещеру Дидоны, страдавшей от неразделенной любви к Энею, Хижину святого Августина (смотри Эрмитаж), а также скульптуры короля Уильяма и королевы Каролины, воплощающие супружеские добродетели. Холм венчает стоящая в ротонде статуя Венеры.
Справа от центральной оси усадьбы находится речная долина, скрытая разросшимися деревьями. Ее создание приписывается Кенту. Речка, протекающая через долину, названа Стиксом, а сама местность — Елисейскими полями.

Географическая связь с античным царством мертвых объясняется расположенными по берегам памятниками. Выше всего расположен круглый храм, над входом в который написано: “Древним добродетелям”. Внутри стоят статуи воинов и мудрецов с объяснениями их заслуг. Эпаминонд прославил Фиванскую республику своими “доблестями, скромностью и умеренностью”; Ликург изобрел мудрые законы и “превосходно защитил их против всяческой порчи”, противостоя “алчности, роскоши и вожделениям”; Сократ “остался чистым в развращенном государстве” и свел философию “к жизненным обязаностям и пользе общества”; наконец, Гомер был “проповедником добродетелей и врагом бесчестия”.

Отсюда открывается вид на стоящий на низком берегу Храм британских добродетелей. Подковообразный постамент имеет десять ниш, в которых стоят бюсты знаменитых британцев разных веков и родов занятий, — Ньютон и Шекспир, пират Френсис Дрейк и средневековый король Альфред. Первые места отведены Александру Поупу (тогда еще здравствовавшему) и архитектору Иниго Джонсу. С обратной стороны была еще одна доска с эпитафией (смотри Сюрпризы). В верхней части Храма, под изображением бога Меркурия, раньше читалась надпись: “К Елисейским ведет полям”. Таким образом, души современных героев как бы устремлялись в храм античных доблестей.

Рядом с Храмом древних добродетелей был еще один, весьма необычный памятник. В 1733 году лорд Кобэм и его друзья вступили в конфликт с премьер-министром Робертом Уолполом по поводу закона о налогах. Кобэм был лишен своего военного поста, зато получил возможность создать уникальное садовое сооружение. Это искусственная развалина неуклюжей архитектуры, около которой красовалась статуя человека без головы. Руина была названа “Памятником современной добродетели”, и знакомые Ричарда Темпла постарались разнести рассказы о ней по всей Англии. Адресат безголовой карикатуры немедленно на нее откликнулся; передавали, что премьер-министр с трудом стерпел “построенную и выращенную сатиру”.

В верхнем течении “Стикса”, у водопада и плотины, были помещены морские памятники: ростральная колонна племяннику хозяина капитану Гренвилю, стела исследователю южных морей Томасу Куку. Таким образом, в маленький пруд вводилась тема бескрайних океанов.

Третья зона парка, Хоквелл Филдз, прилегает к дворцу справа. Самая крупная ее постройка — Готический храм, то есть храм языческих богов древних предков англичан — готов. Храм прославлял не язычество, а “свободы наших предков” и был таким же политическим заявлением, как Храм древних добродетелей. Рядом стоит Храм хозяйки, павильон, в котором леди Кобэм часто устраивала вечера и концерты. Ниже находится Храм дружбы, обитаемый преимущественно мужской компанией.

В дальней части парка находится четвертая из его зон —Греческая долина. Это работа садового художника Ланселота Брауна, представителя поколения второй половины XVIII века. Его пейзажи представляют собой куски идеальной природы — лес, луг, озеро. Павильоны и сложные программы Браун почти не использовал. Тем не менее, Греческую долину венчает построенный в античных формах Храм согласия и победы, памятник побед над французами. Холодноватая идеальность пейзажа показывает, по какому пути вскоре пойдет английский парк.

Постройки Стоу, и сохранившиеся, и исчезнувшие, оказали большое влияние на создателей парков в “английском вкусе” в самых разных странах. Достаточно сказать, что многие достопримечательности усадьбы были воссозданы Екатериной II в Царском Селе.

Если Стоу можно считать образцовой “политической” английской усадьбой, то Стоурхед представляет собой усадьбу литературно-философскую. В 1740-х — 70-х годах лондонский банкир Генри Хоар при помощи архитектора Генри Флиткрофта устроил в котловине на реке Стоур обширное озеро, окруженное павильонами и монументами. География этой усадьбы предусматривает прогулку по строго заданному маршруту, причем в одном направлении — против часовой стрелки.

Программа Стоурхеда определяется судьбой его владельца. Генри Хоар, выходец из низшего сословия, испытывал сильное влечение к литературе, искусству и философии. Эта склонность усилилась после смерти его матери, жены и сына. Переселившись в усадьбу, он сделал главной темой парка обретение родового гнезда. В этом ему помогла “Энеида” Вергилия, поэма, рассказывающая о странствиях троянского героя в поисках места для основания “новой Трои”. После встречи с прорицательницей и спуска в царство мертвых он узнает свою судьбу и основывает новую — римскую — цивилизацию.

Тексты из “Энеиды” комментируют прогулку вокруг озера и наделяют павильоны символическим смыслом. Храм Флоры, который посетитель осматривает первым, имел надпись “Прочь, о прочь идите, непосвященные!” Этот возглас сивиллы, узнающей будущее Энея, служит знаком внимания и заставляет прогуливающегося ощутить себя посвящаемым в какую-то тайну.
Храм Геркулеса напоминает о его подвигах и страданиях на пути к вечной жизни среди богов. Рядом находится Грот сложной конструкции, в который стекают родники, питающие реку Стоур. По существу, это античный нимфей — храм нимф: беломраморная нимфа спокойно спит под каменистым сводом центрального помещения. Ее покой оберегает поднявший руку речной бог, который грозно смотрит на посетителя из дальнего угла Грота. Около него предупреждающие надписи на английском и латыни.

В Гроте путника ждет философский сюрприз: войдя в него незаметно, по гладкой дорожке, он должен выбираться по извилистой лестнице из грубо обработанных камней. Хоар писал об этом: “Я сделал выход из подземелья извилистым; вход я сделал легче, ибо “легок спуск в Аверн””. Цитата из “Энеиды” относится к путешествию Энея в преддверие Аида. Посетитель Грота должен приобщиться к испытанию и принимать изменения рельефа как приключения на жизненном пути.

Подойдя к высокому холму с храмом Аполлона, он обнаруживает ловушку. Взойти на крутой холм можно только сквозь искусственные скалы, которые своими тесными проходами дополняют мотив испытания. Лишь затем цель путешествия достигнута, вид на парк раскрывается полностью, а вдали видна вершина какой-то башни.

Башня короля Альфреда стоит за лесом, в трех километрах от озера, но она тоже является частью прогулки. Тема гигантского сооружения — политические взгляды Хоара. Надпись гласит, что король Альфред, который в 879 году отбил на этом месте датские войска, был “философом и христианином, отцом народа, создателем британской монархии и свободы”.

Творческий период английской усадьбы тесно связан с философскими устремлениями ее создателей. Парк, “говорящий” с человеком, включал в себя пейзажные красоты, но не сосредоточивался только на них. Творчество Ланселота Брауна (1716 — 83) знаменует собой начало чисто пейзажного строительства.

Количество павильонов в Стоу начинает казаться чрезмерным (сохранилась половина первоначального их количества), пейзаж выглаживается и искусно доводится до “как бы девственного” состояния. Кульминацией такого идеализированного пейзажа была работа Хамфри Рептона (1752 — 1818), который упрощал усадебные виды, закрывал постройки деревьями и превращал тихие ручейки в заваленные бревнами потоки. Злые языки говорили, что ему платят за то, чтобы превратить свой сад в неухоженную глушь. Постепенно складываются стандартные планы и набор павильонов для усадьбы, а “английский парк” превращается в схему.

Искусство: Большая детская энциклопедия. М.: Российское энциклопедическое товарищество, 2001. С. 479-517 (с изменениями и дополнениями)
© Б.М. Соколов. 1997-2008