Борис Соколов. Томас Вейтли и Екатерина II: у истоков Царскосельской плантомании

Увлечение Екатерины II садоводством в его новейшем, "аглинском" варианте, распространение принципов пейзажного паркостроительства в императорских резиденциях и их влияние на сады частных усадеб последней четверти XVIII века составляют ярчайшую страницу отечественной культуры. В последние годы сделано многое для изучения и реконструкции первоначального вида "садов Екатерины", ведется поиск аналогий и образцов, пришедших в Россию из европейской садовой культуры. Однако явление, которое императрица в шутку называла "плантоманией", а петергофский садовый мастер Джеймс Мидер "садовым безумием", имело не только предметную, но и духовную историю. У его истоков стоит знакомство императрицы с замечательной книгой о "современном садоводстве", написанной одаренным дилетантом и предназначенной прежде всего для просвещенных любителей, желающих возвести красоту усадебных пейзажей до высот художественного совершенства.
Несмотря на бурное развитие пейзажного садоводства в Британии первой половины XVIII века, новый стиль не имел полноценной теории вплоть до 1770-х годов. Желающий постичь принципы английского паркостроительства должен был путешествовать сам либо собирать сведения из описаний знаменитых садов (Твикенем, Лизоус, Стоу), из сборников практических советов, из стихов Александра Поупа и "Разрозненных мыслей о садоводстве" Уильяма Шенстона {1}. Английские садовые путешествия имели решающее значение в формировании виднейших европейских ансамблей, причем путешествия эти могли быть личными либо передоверенными. Воочию изучали английские парки Рене Луи де Жирарден, создатель парка в Эрменонвиле, Франц фон Анхальт-Дессау, создатель парка в Вёрлице, Шарль Жозеф де Линь, создатель парка в Бельой и первый "садовый критик" Европы. Параллельно с этим английский опыт приезжали перенимать садовые мастера, находившиеся на службе у владетельных особ. Фредрик Магнус Пипер, садовый архитектор шведского короля Густава III, начертил подробнейшие планы Стоурхеда и Пейнсхила, хранящиеся ныне в Стокгольме, и на основе своих впечатлений создал пейзажный мир Хаги, "шведского Павловска" {2}.
Екатерина II не имела возможности посетить Англию и ее сады ни до, ни после восшествия на российский трон. И все же мечта об Англии, о достоинствах, полезности и красоте ее общественной и художественной жизни сказывалась на садовых вкусах императрицы в течение десятилетий. Кай Кристиан Лоренц Хиршфельд, автор читаемой всеми "плантоманами" Просвещения "Теории садового искусства" (1779-1785), посвятил садам России особое приложение {3}. Сведения, полученные от Якоба Штелина, позволяют ему возвести историю русского пейзажного сада к 1760-м годам. "Лучший вкус в садоводстве привился в России с началом счастливого правления императрицы Екатерины II. Сия императрица, которой было суждено усовершенствовать вкусы и изящные искусства этой обширной страны, сделала в Ораниенбауме, еще в бытность великой княгиней, попытку создать английский сад на лесистом участке напротив ее дворца, и произвела эту пробу с изяществом и пониманием красоты, предвещавшим искусству садов весьма лестное будущее". Расточая заочные похвалы Царскому Селу, которое, "может быть, однажды превзойдет своим богатством и вкусом все создания подобного рода в Европе", Хиршфельд отмечает, что для его устройства "Екатерина посылала в Англию умных людей, и вызывала к себе оттуда" {4}.
Самый интенсивный период переустройства Царского Села, образцового парка нового стиля, приходится на начало 1770-х годов. В эти годы были посланы для изучения садов Англии отец и сын Нееловы, начаты работы на Большом пруду, сооружены Башня-руина, Морейская колонна, Кагульский обелиск, Пирамида, Орловские ворота, проектированы Чесменская колонна, Палладиев мост, Адмиралтейство. По-видимому, исторические обстоятельства здесь совпали с творческим импульсом, носившим книжный, эстетический характер. Именно тогда вышли в свет и мгновенно завоевали внимание европейского читателя две книги, кодифицирующие "английский" садовый стиль. "Замечания о современном садоводстве, иллюстрированные описаниями" Томаса Вейтли (1770) суммировали опыт создания "английского" паркового пейзажа и возводили его в разряд высокого и исключительно тонкого по своим средствам искусства. "Трактат о восточном садоводстве" Уильяма Чемберса (1772), не принятый на родине, но оказавший большое влияние на пейзажную теорию континентальной Европы, приписывал садам Китая черты острой выразительности и любования природным хаосом, предвосхищающие эстетику романтизма {5}. Оба автора немедленно вошли в круг чтения, размышлений и культурной работы Екатерины II.
В 1771 году, к которому относится ее письмо к Вольтеру с признанием "l'anglomanie domine ma platomanie", императрица решила составить сборник, в который должны были войти тексты Чемберса о садах Китая, взятые из его более раннего трактата {6}, и "Замечания..." Вейтли.

[УТОЧНЕНИЕ К СТАТЬЕ: Текст У. Чемберса был включен в предисловие ко французскому изданию "Замечаний" Вейтли переводчиком книги Франсуа де Полем Латапи: "Но чтобы дать неоспоримое свидетельство полнейшего сходства садов Английских с Китайскими, я привожу здесь целиком главу "искусство создания садов по Китайскому обыкновению", из довольно редкой книги, озаглавленной "Изображение построек, утвари, одежд, и т.д. Китайцев, гравированное с подлинных китайских зарисовок Г. Чемберсом, архитектором, в лист, Лондон, 1757" {L'art de former les jardins modernes, ou L'art des jardins anglois. Paris, 1771. P. IX; описание - P. IX-XXIII}. Оттуда он и был взят для русского перевода. Приношу искреннюю благодарность А.Ю. Веселовой за указание на этот прототип "Принципов создания сада в Английском вкусе" Екатерины II. Б.С., 19.02.08]

История этого издательского проекта может быть восстановлена благодаря материалам, сохранившимся в делах Кабинета Екатерины II {7}. Главная часть обширного (291 лист) рукописного конволюта — переписанные, большей частью самой императрицей, тексты французских изданий книги Вейтли и Чемберса. Далее следуют фрагменты русского перевода Вейтли и два варианта перевода книги Чемберса. Е.П. Щукина и Э. Кросс справедливо считали этот том основой для сборника, в который должны были войти тексты обоих авторов {8}.
Вступительная часть рукописи поясняет идею несостоявшегося издания. На первом листе Екатерина набросала предположительный титул — "Principes pour former le jardin [зачеркнуто: selon les] dans le gout Anglois" ("Принципы создания сада [согласно вкусу] в Английском вкусе") {9}. Следующий лист — шуточное посвящение будущей книги, где название, согласно традиции эпиграммы, разбито на отдельные строчки:

Владетелям
приморских дач [зачеркнуто: мыз]
по Петергофской дороге
лежащих
книга сия
в дар
приносится
от
усмотревшего
природные оных прият[зачеркнуто: ное]ства
и способности
для вящшаго украшения
по правилам
здесь
предписанным.

На первом этапе императрица была намерена использовать отдельные тексты Чемберса и Вейтли, соединив и систематизировав их в свод "принципов" и описаний. Об этом говорит и набросок русского титула книги (л. 5) "Сокращенные правила [зачеркнуто: разныя] для устроение [зачеркнуто: для] сада по Аглинскому вкусу". На том же листе, перед началом французского текста об императорских садах Китая, Екатерина поместила текст-связку, предназначенный для внедрения китайских описаний в текст Вейтли: "известно что сие искусство Агличаны взаимствовали у китайцов. И для того начнем описанием Тулунханского дворца".
По-видимому, замысел сборника был продиктован огромной увлеченностью императрицы книгами двух английских авторов и желанием передать их мысли "владетелям дач" по всей России. Она взяла на себя чрезвычайно трудоемкую работу над текстом — пятьсот страниц (242 листа с оборотами) заполнены почерком Екатерины; на л. 243 об. стоит незаконченная фраза "Il faut", а листы 244-250 об. переписаны кем-то из помощников. Скорее всего, императрица хотела обдумать и изменить оригинал в процессе переписывания — способ погружения в книгу, который она использовала неоднократно {10}. Систематизируя сложные по форме размышления Томаса Вейтли (у него встречаются фразы протяженностью в две страницы), она разбивает текст на отдельные фразы, максимы и описания, комментирует реалии {11}. Дробление текста на нумерованные отрывки иногда проводилось механистично. Например, фраза, в которой перечисляются элементы, составляющие сад, в рукописи образует пять параграфов:

"[...] 20) la nature toujour simple, n'employe que quatre materiaux dans la composition de les scenes
21) le terrain,
22) les bois,
23) les eaux,
24) les rochers [...]" {12}.

На л. 265 помещен последний фрагмент (за номером 1079), после него следуют типографские подсчеты: "Письмянного оригинала послан последний § 1076 руский да 1079 французкий в типографию и по числу типографскому параграф етот параграф все один как видно и выше сего на сей странице, где вписаны последние §§ посланные в типографию". Из этой записи и приплетенного письма следует, что перевод не только был закончен, но и отправлен в типографию не позже июля 1773 года {13}. Нумерация параграфов начиная с листа 249 об. изменена, в некоторых местах всего конволюта есть вторичные заметки корректурного характера.

Однако сохранившиеся в томе тексты дают лишь небольшой фрагмент перевода из Вейтли (л. 251-264) — несколько разрозненных листов из двух утраченных рукописей. Открытым остается и вопрос о его авторстве. Заглавие "Списываемый перевод" (л. 250) подразумевает, что это копия с чернового оригинала. Русский фрагмент не отличается отделанностью и похож на первый набросок (л. 251 об.: "Есть сии над оным предметы позорища естественно представляющия лишенные своих случайностей и сопряженными связующим предметом оном соответственным"). Можно предположить, что императрица, охваченная своеобразной литературной плантоманией, намеревалась выполнить перевод сама и успела осуществить значительную часть задуманного. Однако времени и сил на огромный перевод столь сложного текста, как "Замечания..." Вейтли, у Екатерины, по-видимому, не хватило, работа затянулась на два года (письмо в типографию датировано 11 июля 1773 года), и всеобъемлющие "Принципы создания сада" сократились до перевода небольшой книги о китайских садах.

В конце конволюта помещено целых два варианта перевода из Чемберса. Один из них, чистовая рукопись "О разположении садов у Китайцов" (начало первой фразы — "Сады, которые я в Китае видал, весьма малые были..."; л. 266-275), подписан: "Перевел // Иван Нуман" (л. 275). За ним следует другой перевод (л. 277-291 об.; начало первой фразы: "Сады, которые я видел в китае, хоть были и весьма малые...") со следующим титулом:

"Перевод из книги, сочиненной господином чамберсом и содержащей в себе описание китайских строений, домашних их уборов, одеяний, и инструментов; с статьи,

Об искусстве китайцов в распоряжении садов своих".

Последний текст конволюта и лег в основу издания под названием "О китайских садах. Перевод из книги сочиненной господином Чамберсом, содержащей в себе описание Китайских строений, домашних их уборов, одеяний, махин и инструментов", которое вышло в Петербурге в 1771 году. Этот полный и достаточно точный перевод оказался первой книгой по теории пейзажного парка в России. Из него читатели узнали, что китайцы "приемлют в образец природу, и стараются подражать оной во всех ея прекрасных нестройностях", что в их садах "мы водимы бываем чрез извивающиеся проходы просеченные в густых кустарниках до разных проспекта мест, из которых каждое означено беседкою, или строением, илиж каким ни будь другим предметом". Переводчик называет три вида "представляемых предметов" "приятными", "страшными" и "обавательными". Видимо, не имея эквивалента для английского понятия "романтический" ("what we call romantic"), автор перевода передает его через описание: "Обавательные их представляемые предметы по большей части сходны с нашими из романов взятыми, на которые употребляют они разныя хитрыя изобретения к возбуждению крайняго удивления" {14}.

Отказ от проекта издания "русского Вейтли" {15} не помешал использованию его идей и образов в садовой практике императрицы. Новаторство английского автора состояло в смене приоритетов: на первом месте у него стоят не практические советы, а размышления об элементах, стихиях природы, которые садовый мастер может и должен использовать подобно краскам живописца. Свою позицию Вейтли выразил в знаменитой концовке Вступления: "Природа, в своей извечной простоте, использует всего четыре материала для создания сцен: землю, леса, воды и скалы. Возделывание природы породило пятый вид — постройки, необходимые для проживания людей. Они опять-таки могут иметь различия в очертаниях, размерах, окраске и расположении. Всякий пейзаж состоит лишь из этих частей; всякая красота пейзажа возникает благодаря применению нескольких их видов". Вейтли отводит "совершенному", художественному садоводству почетное место среди свободных искусств: "Оно настолько же выше пейзажной живописи, насколько реальность выше ее изображения: это проявление фантазии, предмет для упражнения вкуса; и, будучи ныне освобожденным от ограничений регулярности и перерастая задачу создания обыденных удобств, оно сделало своим достоянием самые красивые, самые простые, самые благородные сцены природы" {16}.

Заботясь прежде всего об эффектах восприятия парковых сцен, о тончайших оттенках настроений и ассоциаций, Вейтли ставит индивидуальную выразительность зрелища ("expression", "character") выше, чем красивое оформление или литературную программу сцены. Каждый "предмет" (павильон, статуя, склон, купа деревьев) "должен казаться вызванным к жизни самим пейзажем; это развивающийся образ, который возникает неизбежно, не завоеванный и не вымученный, и обладает силой метафоры, будучи свободен от кропотливости аллегории". Для Вейтли садоводство есть искусство пересоздания и улучшения всего пейзажа, целой местности, включающей в себя не только сад вокруг дома, но и поля, пустоши, озера, подъездные пути и даже эффекты освещения.

Книга Вейтли разделена на пятнадцать глав, названия которых носят обобщенный характер ("О земле", "О лесах", "О живописной красоте", "О характере", "О временах дня и года"). Так же отвлеченно звучат и названия разделов ("О линиях, образуемых разными частями местности", "О разнообразии, вытекающем из различий между деревьями и кустарниками", "О саде, окруженном сельскими угодьями"). Однако текст "Замечаний..." представляет собой непрестанное движение мысли, одушевленной переживаниями и припоминаниями автора. В текст книги введено двадцать развернутых описаний, иллюстрирующих наиболее важные постулаты садового искусства. Они стали еще одной приманкой для читателей, желавших проникнуться духом пейзажного садоводства.

Какие из принципов и литературных зарисовок, переписанных рукою русской императрицы, могли показаться ей наиболее интересными? Следует подчеркнуть, что сэр Томас Вейтли (ок. 1728-1772), член Парламента и помощник государственного секретаря, был типичным садовым дилетантом. Однако, в отличие от живописца Уильяма Кента и драматурга Джона Ванбру, создателей первых пейзажных усадеб Англии, Вейтли занимался наблюдением над садовыми и природными сценами, делая выводы эстетического, ценностного характера. Он дает советы не садовому мастеру, а создателю пейзажного "характера", владельцу и жителю усадьбы. Его рекомендации лишены технических подробностей. Вейтли предлагает не практические рецепты, а медитации по поводу художественных и даже философских категорий. Размышляя о характере и "стиле" местности, он приглашает читателя в мир идей. "Крупный, глубокий, резкий провал среди пологих холмов и впадин выглядит в лучшем случае как часть неоконченная и требующая смягчения; она не будет более естественной, потому что окажется более грубой; природа образует и те, и другие, но редко их смешивает. С другой стороны, маленькая изящно отделанная форма посреди грубой, нескладной местности, хотя она и более изысканна, чем все вокруг, окажется в большинстве случаев лишь заплатой, унижая тем самым себя и обезображивая сцену. Можно привести тысячи примеров в доказательство того, что первенствующая идея должна проникать всякую часть, по крайней мере до такой степени, чтобы устранять все, что ей противоречит; и насколько можно приспособить характер почвы к той сцене, коей он принадлежит".

Но сила размышлений Вейтли, которые практичный Хиршфельд называл — с оттенком порицания — "метафизикой парка", состоит в открытости, взаимном проникновении духовного и земного, философского воспарения духа и реальной пейзажной сцены. Одна из интереснейших глав книги, "О временах дня и года", посвящена искусству создания сцен, специально предназначенных для любования утром, вечером, ночью и даже зимой. Так, изображение утренней сцены не представляет собой конкретного "описания", но полно зримых — и легко пробуждающих вдохновение — деталей. "Утром свежесть воздуха смягчает силу солнечных лучей, и их сияние не слепит; даже самые ярко сияющие предметы не оскорбляют глаз; и не дают впечатления сильной жары; но согласуются со сверканием росы, осыпающей все земные порождения, и с радостью, озаряющей весь лик творения. Соответственно, здесь можно поместить разнообразные постройки, оживляющие вид; цвет их может быть чистейший белый, опасности преувеличения эффекта нет, даже если на них падают лучи восходящего солнца; и те, что смотрят в другие стороны, должны быть устроены так, чтобы их башенки, шпили либо другие завершения ловили солнечные блики и вносили свой вклад в освещение сцены. Деревья в большинстве должны быть нежнейшего зеленого тона, и расположены так, чтобы не слишком затемнять пейзаж своими длинными тенями. Веселость потоков и прозрачность озер нужнее всего именно в это время дня; а открытое пространство будет, как правило, наиболее благоприятным и для отдельных предметов, и для сцены в целом". В другом разделе этой главы, где описываются преходящие, но прекрасные эффекты заката, сцена еще более определенна. "Храм согласия и победы был упомянут в качестве одного из благороднейших предметов, когда-либо украшавших сад; но есть момент, когда он полностью являет свою исключительную красоту; садящееся солнце освещает длинную колоннаду, глядящую на восток; все нижние части здания затемнены окружающим его лесом; колонны появляются из темноты на разных уровнях; некоторые почти скрыты ею; некоторые пестрят тенями разной силы; остальные сияют почти до самого основания. Свет нежно смягчен округлостью колонн; однако он падает на стены широкими отсветами; и полностью заливает антаблемент, ясно очерчивая каждый его зубчик; на статуях, украшающих главные точки фронтона, глубокие тени спорят с сиянием; солнечные лучи задерживаются на боковой стороне храма еще долго после того, как его фасад затемнят спокойные краски вечера; они освещают верхние ветви деревьев либо сияют между ними, в то время как тени вокруг Греческой долины становятся все длиннее".

Последний пример выбран не случайно. Храм Согласия и Победы — одна из известнейших построек парка усадьбы Стоу, созданного в первой половине XVIII века виконтом Ричардом Кобэмом и его друзьями (среди которых были и Кент, и Ванбру, и Поуп). Исследователи Царского Села, и прежде всего Питер Хейден, обращали внимание на сходство ряда его памятников (Палладиев мост, Пирамида, ростральные колонны над озером) с сооружениями Стоу {17}. Усадьба к 1750-м годам стала важной достопримечательностью Британии, для ее посетителей издавался туристский комплект (описание памятников, набор иллюстраций и диалог скептика с энтузиастом) {18}. Эти и другие издания (например, французский путеводитель) могли быть известны владелице Царского Села. Однако показательно и то, с каким огромным интересом рассказывает об английском имении Томас Вейтли. Помимо цитированного описания Греческой долины, он посвящает большую часть главы "О саде" подробному описанию пейзажа Стоу, предлагая путеводитель по "метафизике" парка, обзор тех принципов, по которым он устроен. Можно предположить, что Екатерина II внимательно отнеслась к этим страницам книги. Сохранившийся в конволюте фрагмент русского перевода содержит именно описание Стоу {19}.

Парк Стоу и его интерпретация могли заинтересовать императрицу еще и по причине сходства ситуаций: подобно Царскому Селу, усадьба подвергалась реконструкции, смягчившей ее регулярные черты. Многие замечания Вейтли кажутся применимыми и к российскому парку, особенно к участку вокруг Екатерининского дворца и Большого озера. "Сады эти заложены, когда регулярность была в моде; и первоначальная их граница сохранена до сих пор ради ее величественности; ибо вокруг всего поместья, что составляет от трех до четырех миль, проложена очень широкая гравийная дорожка с рядами деревьев вдоль нее, открывающаяся то в сторону парка, то вовне; ее окружает углубленная в землю ограда, охватывающая пространство около четырех сотен акров. Но во внутренних видах сада встречаются лишь следы регулярности; в посадках, где они еще видны, их присутствие, как правило, скрыто; почти всякий признак геометрии изглажен; и восьмигранный бассейн в низине превращен теперь в пруд неправильной формы, принимающий с одного края два красивейших потока, а с другого впадающий в озеро посредством каскада".

Невозможно предполагать прямое сходство в сценах Стоу и пейзажах Царского Села. Однако можно искать аналогии между принципами устройства этих двух парков. Общий вид имения в описании Вейтли напоминает схожие по рельефу части Царскосельского парка, например, долину, разворачивающуюся от Зубовского корпуса к Розовому полю. "Дом стоит на пологом холме; часть садов расположена на склоне и продолжается в лежащей под домом низине; широкая извилистая долина отделяет это возвышение от другого, более высокого и крутого; а склоны обоих рассечены уходящими вниз впадинами и лощинами. Все пространство разделено на множество сцен, отмеченных вкусом и фантазией; и перемены настолько частые, внезапные и полные, переходы созданы столь искусно, что развитие или повторение одних и тех же идей никак не может наскучить".
Зрелище стоящего над заливом трехчастного Храма Венеры (Вейтли, не любящий "эмблем", называет его по имени архитектора) во многом близко к видам на Адмиралтейство, открывающимся со стороны дворца, Камероновой галереи и Палладиева моста. "Только вода значительна; ее широкий разлив так близок, что виден сквозь деревья на берегу без единого перерыва; за ней лес, который с одного края уходит от озера, поднимаясь стеной за чудесным зданием, состоящим из трех павильонов, соединенных аркадой, все три ионического ордера; он назван Домом Кента; и никогда не было столь счастливо составленного проекта; он кажется просто созданным для сада; так он изящен, разнообразен и так откровенно декоративен".

Можно сопоставить два парковых пейзажа, в каждом из которых господствует величественная "дикая" постройка красного кирпича: склон с Готическим домом в Стоу и часть Царскосельского парка около Башни-Руины. "Сразу за ольховой рощей находится самая значительная возвышенность сада; глубокая ложбина разделяет ее на две вершины, на одной из которых стоит большой Готический дом; пространство перед этой постройкой занято широким лугом; рельеф с одной стороны сразу обрывается ложбиной; деревья уходят вниз вместе с почвой, дом возвышается над ними и заполняет разрыв; громада здания кажется больше, чем она есть; ибо она дана в перспективе, а посреди и поверх крон деревьев верхний этаж, галереи, башенки, балюстрады и чешуйчатые крыши предстают в величавом смешении; с другой стороны Готического дома рельеф спускается длинным пологим склоном до самой долины, на вид прекрасно орошенной; несколько потоков бороздят ее в разных направлениях; слияние того, который протекает по Елисейским полям, с другим, находящимся ниже него, полностью видно; и простой деревянный мостик, перекинутый через последний и служащий не более чем переходом, придает реке ощущение реальности". Но гораздо более важной, чем топографически конкретные сопоставления, представляется близость пространственных принципов устройства английского и российского парков. Вейтли отмечает "разнообразие рельефа в пределах поместья", указывает на то, что "особое достоинство сада, занимающего все поместье, состоит в больших сценах", подчеркивает крупный масштаб и триумфальный характер этих сцен: "великолепие и блеск в характере Стоу; сад подобен одному из прославленных в древности мест, которые были посвящены религии и наполнены священными рощами, чудесными источниками и храмами сразу нескольких божеств; которые были целью для отдаленных народов; и предметом поклонения половины языческого мира; в Стоу это величие соединено с красотой; и место в равной степени отмечено приятностью и величием". Вероятно, стремление Екатерины II выйти за пределы барочного сада и создать усадебный мир с чередой парков, городом Софией и "разнообразной" дорогой через Капризы и Китайскую деревню ("подъездному пути" посвящена одна из глав книги) также связано с усвоением принципов, изложенных английским автором.

По всей видимости, именно книга Вейтли послужила толчком к канонизации Стоу в качестве образцового пейзажного поместья. Показательно, что автор использованного Екатериной II французского перевода приложил к тексту еще одно обширное описание Стоу и единственную иллюстрацию — раскладную карту английского имения. Подражания памятникам и сценам Стоу составляют особую тему в садовом искусстве Европы 1770-1790-х годов. Одним из наглядных ее проявлений стала интерпретация укрытого деревьями участка парка Стоу, названного Елисейскими полями. Над запруженной речкой Алдер была поставлена небольшая ростральная колонна со статуей Каллиопы, музы героической поэзии (первоначально там стояла статуя Нептуна), посвященная племяннику владельца, капитану Томасу Гренвилю, погибшему в 1747 году в морском сражении с французским флотом. Впоследствии рядом поместили стелу с барельефом Джеймса Кука — еще одного капитана, погибшего во славу Британской империи. Десятью годами позже французский банкир Жан-Жак Лаборд воздвиг колонну похожих форм на берегу широкого озера в усадьбе Меревиль. Она посвящена памяти погибших на море сыновей владельца, но источник вдохновения — образа бескрайнего моря и героической памяти, засвидетельствован стоящим рядом памятником Куку {20}. В Царском Селе пришедшая из Стоу идея ростральной колонны получила целых два воплощения — камерная, также стоящая над водным порогом Морейская колонна (здесь схожи и масштаб памятника, и его расположение, и характер сцены, частично закрытой деревьями), и триумфальная Чесменская, занявшая собою центр Большого озера.
Простые, выразительные и образные размышления Томаса Вейтли нашли немедленный отклик среди садовых теоретиков. Книга оказала сильнейшее влияние на садовые трактаты живописца Клода-Анри Ватле ("Опыт о садах", 1774), архитектора Жана-Мари Мореля ("Теория садов" 1776), садового дилетанта Рене-Луи де Жирардена ("О составлении пейзажей, или о средствах украсить природу вокруг жилища, соединяя приятное с полезным", 1777). Но еще большую роль "метафизика сада", обоснованная Вейтли, сыграла в развитии вкуса, в отношении "владетелей дач" к пейзажу как художественному и философскому явлению. Через переводы, через трактаты Ватле, Жирардена и Пиндемонти, через пятитомную "Теорию садов" Хиршфельда в общественное сознание проникали главные идеи английского автора — о "живописной красоте" местности, о ее характере и настроении, о расширении садового мира до целого и непрерывного пейзажа, о мудром отборе предметов и ассоциаций, создающем бесконечное разнообразие переживаний одного и того же сада. Средством распространения этих идей в русской культуре стал пейзажный проект Екатерины II, волей обстоятельств преобразившийся из сборника книжных "принципов" в наглядный образец нового садового мышления — Царскосельский парк.

Книга, задуманная императрицей, до сих пор ждет своего русского издания. Знакомство с "Замечаниями..." Томаса Вейтли необходимо для понимания истории пейзажной темы в культуре Европы и России XVIII века; трактат обогащает понимание эстетики Просвещения и позволяет проследить истоки идей раннего романтизма. Кроме того, "Замечания..." — литературный памятник эпохи, далеко выходящий за рамки эстетического трактата или садоводческих наставлений. Полный перевод этой книги вместе с публикацией материалов, связанных с "книжной плантоманией" Екатерины II, — актуальный проект, вкладом в который является и данная статья.

Москва — Лондон — Стоу — Париж — Вашингтон — Царское Село — Москва. 1994-2006


Плантомания. Российский вариант. Материалы XII Царскосельской научной конференции. Санкт-Петербург, 2006. С. 384-406
© Б.М. Соколов. 2006 г.

------------------------------------------------------------
1 Подробнее см.: Соколов Б. Английская теория пейзажного парка в XVIII столетии и ее русская интерпретация // Искусствознание 1/2004. С. 157-190.
2 Fredrik Magnus Piper och den romantiska parken. Stockholm, 1981. S. 79.
3 Hirschfeld C. C. L. Theorie de l'art des jardins. Vol. 5. Leipzig, 1785. P. 332-340.
4 Соколов Б. Английская теория пейзажного парка... С. 178-179.
5 Соколов Б. Указ. соч. С. 170-176.
6 Книга Уильяма Чемберса "Образцы китайских построек, мебели, одежды, машин и инструментов" издана в Лондоне в 1757 году; см.: The Genius of the Place: The English Landscape Garden 1620-1820. Ed. by J.D. Hunt and P. Willis. London, 1975. P. 283-285.
7 Российский государственный архив древних актов. Ф. 10 (Кабинет Екатерины II). Оп. 1. Ед. хр. 383.
8 Щукина Е.П. "Натуральный сад" русской усадьбы в конце XVIII века // Русское искусство XVIII века. Материалы и исследования. М., 1973. С. 114; Cross A. The English Garden in Catherine the Great’s Russia // Journal of Garden History. Vol. 13, no. 3. July-September 1993. P. 178-179.
9 По-видимому, этот титул варьирует заглавие источника — французского перевода "Замечания" Вейтли, изданное Франсуа де Полем Латапи в 1771 году (Whately Th. L'Art de former les jardins modernes, ou l'art des jardins anglios. Traduit par Francois de Paul de Latapie. Paris, 1771).
10 В том же архиве хранится, например, "Собственноручно переписанное сочинение об отношениях Австрии и Франции (Ф. 10. Оп. 2. Ед. хр. 117) на тридцати шести листах.
11 Встретив в описании Вейтли название дерева сумах, Екатерина делает примечание: "Сюмак же слово арапское изначит род дерева подобнаго мелкой рабине имеющее красныя всякия ягоды" (л. 261).
12 "20) вечно простая природа использует всего четыре материала для создания сцен: 21) землю, 22) леса, 23) воды, 24) скалы" (л. 14).
13 В письме, датированном 11 июля 1773 года, Г. Козицкий сообщает: "При сем прилагаю вам французские подлиника о садах листы от 8 л по 108 л включительно, которые вам при корректуре надобны" (л. 2).
14 О китайских садах... СПб., 1771. С. 3, 5.
15 На данный момент нет сведений ни об остальных частях выполненного перевода, ни о местонахождении экземпляра французского издания "Замечаний...". Книги из библиотеки Екатерины II, как известно, не маркировались; в РНБ ни одного экземпляра упоминаемого издания нет.
16 Здесь и далее цитаты даны по изд.: Вейтли Т. Замечания о современном садоводстве, иллюстрированные описаниями. Пер. с англ., вст. ст. и коммент. Б. Соколова // Искуствознание 1/06. С. 136-185.
17 Hayden P. The Russian Stowe: Benton Seeley’s guidebook as a source of Catherine the Great’s park at Tsarskoe Selo // Journal of Garden History. Vol. 19. No. 1. Spring 1991. Pp. 21-27.
18 Соколов Б. Указ. соч. С. 166.
19 Л. 251-264; французский текст: л. 213 об. — 217 об.
20 В начале ХХ века памятники Меревиля продавались на вывоз, поэтому Колонна и Памятник Куку, а также Храм сыновнего почтения и Молочня теперь находятся в имении Шато де Жёр (обследованы автором в 1998 году).